стоит дорого, – надменно посмотрев на негра, сказал по-английски араб.
– Сколько? – спросил Майкл. Араб назвал цену.
Майкл продолжал настаивать, чтобы тот дал ему на пробу; араб ответил гордым отказом и ушёл. Кропаль он скурил сам со своими собратьями и скоро вернулся, шатаясь и хватаясь за что ни попадя. Арабы помогли ему взгромоздиться на верхнюю койку. По соседству с арабом, через проход, на койке лежал «мой» негр. Увидев негра, араб сказал заплетающимся языком:
– Я – марроканец, белый, а ты – негр, – после чего сразу уснул. Майкл только юмористически хмыкнул.
Что касается ислама. Ислам большинству альберговских арабов был, по-видимому, безразличен. Наверное, такая уж публика там подобралась.
Некоторые, впрочем, молились. (Были и мусульмане-негры). Разувшись и встав на коврик на колени, они утром и вечером шептали молитвы и отбивали поклоны Аллаху. У одного араба коврика не было, и он вместо него постилал газету. Увидев такой непорядок, Шосс подарил ему хороший коврик, который где-то нашёл. Араб был так ему признателен за этот дар, что, наверно, пятьдесят раз сказал Шоссу: «Спасибо», растерялся и стал предлагать ему за коврик печенье, консервы, шоколад – всё, что у него было; поскольку Шосс от всего отказывался – такие же консервы, шоколад и печенье он получил в той же самой столовой, – то араб аж огорчился.
Ну, конечно, были и среди альберговских арабов нормальные люди; верующие таковыми являлись прежде всего. От верующих никакой пакости ждать не приходилось. В этом я был уверен, так же как и сейчас глубоко уверен в том, что все конфликты между христианами и мусульманами к религии как таковой не имеют ни малейшего отношения – ни к мусульманской, ни к христианской.
Это, конечно, моё сугубо личное мнение.
Махмуд. Араб Махмуд, живший в спальне Шосса, относился к нам по-приятельски, хотя заповедей Корана явно не соблюдал, так как был пьяницей. Чем он занимался, неизвестно, вечером являлся пьяный, а утром лежал в койке часов до девяти, так как страдал бодуном, а похмелиться ему было не на что. Однажды мы с Шоссом предложили ему утром пойти с нами пить пиво, но Махмуд почему-то с испугом отказался. Здороваясь с нами за руку, он расплывался в улыбке, а Шосса (на свою голову) обучил арабскому ругательству «Зубби», что значит «Иди на…». Особым умом Махмуд не отличался.
– Махмуд! – кричал утром по пробуждении первым делом Шосс.
– Что? – спрашивал со своей койки Махмуд
– Зубби, – говорил Шосс по-арабски.
Махмуд на секунду гневался, но тут же вслед за Шоссом начинал смеяться.
Как-то раз Махмуд, страдая утром в своей койке, принялся очень громко по-испански поносить альберг, его администрацию, «Крус Роха», Мадрид, другие испанские города, Испанию, испанцев и испанское правительство. Дверь была открыта, и эти упражнения услышал
