под ними тлелиили прозрел, как тот герой,
кто меж печатными строками
читал духовными глазами?
И я так пялился порой.
Пора покончить с юным бредом,
с двойным – орлом и Ганимедом –
полетом вечного пера
и пересесть за стол с кровати
(оно для домоседа кстати),
за Rheinmetall засесть пора.
Одна беда: садясь за прозу,
не тяпнешь водочки с морозу
под малосольный огурец.
– Позвольте, где зима, где лето? –
одернет критик, а с поэта
и взятки гладки, наконец.
Не говорю уж о комфорте:
когда ты в форме, хоть на черте
езжай – и тряска нипочем.
И что за путь: ухаб ли, кочка –
не важно! – приживется строчка,
а с ней и улица – твой дом.
А кстати, кое-что о форме:
она не обувь на платформе,
а безразмерные носки,
и важно – слог для пародиста, –
чтоб было в ней легко и чисто,
и меньше пота и тоски…
Так вот: ходил и я в поэтах,
не очень, может быть, пригретых,
но и не загнанных в Инту.
И что же? Горячо-морожно!
Попробуй – жить куда как можно,
но петь уже – дерет во рту…
Да и нелепо как-то: годы
и кризис половой свободы,
не говоря уж о другой.
Не Фрейд ли здесь подставил ножку:
смешно, ловя как малу вошку,
за рифмой бегать час-другой.
А нет бы попросту да быстро
стихом свободным строк по триста
пилить – и, смотришь, капитал.
Что делать, мы консервативны,
как в век пилюль презервативы
(так Вознесенский бы сказал).
Ах, оборотистый народец –
поэты! Бедный оборотец
и тот пускаем в оборот:
бросаешь камешек соседу,
а он булыжник – мельче нету, –
как говорится, в общий счет.
Дудел и я на самоделке,
но повезло: с чужой тарелки
кусков не брал, и сладкий сон
не бередит воспоминанья,
как будто на предмет изданья
звонит редактор Фогельсон.
Простимся с громкими мечтами,
и пусть токуют в фимиаме
соперники по ремеслу –
пусть их! – а мы, как в поговорке
и от махорки будем зорки,
покурим под шумок в углу.
Не угождать. Себе дороже.
Мы суше стали, но и строже,
и пристальней наш поздний свет.
Сойдемся жить и чай заварим,
а постучит какой татарин:
– Вы обознались. Ваших нет.
А впереди такие сроки,
такие дальние дороги,
по осени такая тьма –
что и не стоит… Бога ради!
Опустишь голову в тетради,
поднимешь – а уже зима.
Зима, и жизнь опять вначале,
и там, где яблоки стучали,
трещит морозец молодой,
струится дым,
