составе жизнигде-то рядом со смертью,
с огнем и с временем,
и сами во многом
мы были ими.
|1960|
снег
От близкого снега
цветы на подоконнике странны.
Ты улыбнись мне хотя бы за то,
что не говорю я слова,
которые никогда не пойму.
Все, что тебе я могу говорить:
стул, снег, ресницы, лампа.
И руки мои
просты и далёки,
и оконные рамы
будто вырезаны из белой бумаги,
а там, за ними,
около фонарей,
кружится снег
с самого нашего детства.
И будет кружиться, пока на земле
тебя вспоминают и с тобой говорят.
И эти белые хлопья когда-то
увидел я наяву,
и закрыл глаза, и не могу их открыть,
и кружатся белые искры,
и остановить их
я не могу.
|1959–1960|
и: расходящиеся облака
[в память о зиме 1959–1960 годов]
не с кем ему Расставаться и он Разлучает себя
в нас через нас!
это я вижу
по облакам
– а наши балы, а заря, а залы,
алмазы, лампы, ангелы мои?
ответ: обрубок; клич: кусок; пароль: отрывок;
а цельный – в армии бе-эС
а говорим ли кричим ли
и вспоминаем ли —
преследуемы проецируемы
убиваемы
4.
– и лес стенами золотыми
светя по памяти прохаживайся
приоткрывай прострелы доньев
как не-тревожащие раны
включи в свой свет и затеряй – как в море!
(пока я видимый как ты)
|1960|
из гостей
Ночью иду по пустынному городу
и тороплюсь
скорее – дойти – до дому,
ибо слишком трудно —
здесь, на улице,
чувствовать,
как хочу обнимать я камни.
И – как собака – деснами – руку —
руками – свои – рукава —
и – словно звуки
прессующей машины,
впечатленья о встречах в том доме,
который я недавно покинул;
и – жаль – кого-то – жаль – постоянно,
как резкую границу
между черным и белым;
и – тот наклон головы, при котором
словно издали помню себя,
я сохраню до утра,
сползая локтями по столу,
как по воску.
|1961|
счастье
– Там, где эти глаза зачинались,
был спровоцирован свет…
Я симметрично раскладываю ракушки
на женщину чужую,
лежащую на песке.
А облака – как крики,
и небо полно этих криков,
и я различаю границы
тишины и шума, —
они в улыбающейся женщине
заметны,
