же дорогой по хребтам и головам голубей.
Уши лошади за кустами – приемники бесконечного вселенского молчания.
Ветер со всех сторон опоясывает колокольню – запертая внутри нее маленькая зеленая ель молится, растрепанная и соленая.
Их красота сияет ярче добродетели. Я осторожно взял их, и сразу же мои руки покрылись светящейся шерстью, испускающей лучи, словно борода святого отшельника.
Поднимаясь на самые высокие крыши, карабкаясь на самые белые балконы, наступая на самые зеленые листья, я зажигаю тебе вечером голубую луну, наклоняю ночью соломинки со звездами туда, где ты спишь.
Ключи от лунного забора трепещут на твоем поясе, словно серебряные рыбы.
Я никогда не видел тебя при свете солнца. Твое лицо светилось лунным светом в реке по вечерам. Ты окрашивала зеленым мою подушку в ночи ветра.
Грудь голубки, гордая и свободная, какой высочайшей вершины горы ты коснулась и наполнила снегом смех моей милой?
Терпение! Загустеет слеза, станет островом.
Я умерщвлял и воскрешал тебя тысячу раз. Теперь на розмарине воют раны.
Посадили густой сад между нами; но за толщей его цветов я различаю, как отдаляются твои белые зубы и маленькие черные ели пьют из источников твоих глаз.
Ты всплываешь. Веревки, тебя державшие в скалах, поглотила волна, молитва краба и стоны утопленников. Ты бороздишь моря. Ветер хлещет тебя то и дело, стараясь утопить. Ты теряешься – и вскоре снова всплываешь в пенных цветах.
Ты часто приходишь, когда под моими окнами покой. (Но я никогда не мог как следует разглядеть тебя.) Ты приходишь и с бурей.
Ты – остров из оленьего камня или, может быть, кораблекрушение из воспоминания?
Рассказы
В клетках были огромные бабочки, заплатил два талера и ласкаешь их крылья, а потом на одну ночь оставалась на твоей ладони печать их бархата, их чудесные черно-желтые цвета и пьянящий запах пыльцы.
Больше всего это развлечение нравилось женщинам. Они специально приходили издалека, чтобы только прикоснуться к этим широким разноцветным крыльям. Затем они забивались в огороды, садились под яблони и, не обращая внимания на песни и зазывания извозчиков, целовали, целовали страстно руку, которой коснулась бабочка.
На холме ежик входит и выходит в большой пустой горшок. Квадратный горшок слишком велик для него, но ежик уверен, что когда-нибудь сможет заполнить его без посторонней помощи.
«С годами я расту, расту, и каждый раз я заполняю его немного больше, – думает он, – я отдохну в тот день, когда закупорю своим телом каждый его угол».
И продолжает входить и выходить из горшка.
Он никогда не замечает, что происходит вокруг. Не то чтобы ему все равно. Просто он верен своей цели. К тому же он глухонемой.
И когда-нибудь, с годами, он заполнит
