не заметили, как он подошел и, возможно, уже давно слушал их. Ирина поняла, что это и был тот самый отец Климент, которого так боялся юный звонарь. У настоятеля храма была густая и окладистая борода, которая значительно старила его. Ему едва ли было больше пятидесяти лет, но выглядел он почти стариком. У него был красивый могучий баритон, рокот которого так напугал Ирину.
– Батюшка, я не виноват! – в ужасе воскликнул Владимир, едва не падая на колени от внезапной дрожи в ногах. – Ей-богу!
– Не поминай имя Господа, Бога твоего, всуе! – сурово произнес отец Климент. – Ибо Он не оставит невиновным того, кто произносит Его имя без необходимости.
Владимир почти плакал. Ирина глядя на эту сцену, едва сдерживала смех. Ее искренне забавлял праведный гнев священника и неподдельный ужас юноши.
– Прочтешь по сто раз «Отче наш», «Богородице, Дево, радуйся» и Символ Веры. И будешь бить поклоны во время всего чтения. Такой будет твоя епитимья.
Произнеся это, отец Климент протянул руку, и юноша почти благоговейно поцеловал ее. После этого священник повернулся к молодой женщине.
– А ты, отроковица, откуда такая взялась, что греха не боишься?
– Да оттуда же, батюшка, откуда и все остальные люди, – улыбнулась Ирина. Ее не пугал ни строгий голос отца Климента, ни его еще более грозный взгляд. – Если не считать праматушки Евы.
– Не богохульствуй, – потребовал отец Климент. – Ибо гнев Божий падёт на твою голову и неправда твоя падет на темя твое.
– А в чем моя неправда? – изобразила удивление Ирина. – Разве Ева не была сотворена из ребра Адама, в отличие от всех прочих? Если это не так, то поправьте меня, батюшка.
Но отец Климент не стал продолжать этот богословский диспут, видя, что молодая женщина ерничает, а строго произнес:
– Вижу, что креста на тебе нет, оттого и болтаешь невесть что. – И, с подозрением посмотрев на нее, спросил: – Или того хуже – язычница?
Но теперь уже Ирина промолчала, внезапно сообразив, что ей ни к чему портить отношения с отцом Климентом, поддразнивая его. Потому что если кто ей и мог сейчас помочь, так только он.
– Батюшка, к милосердию вашему взываю, – меняя тон, сказала она. – Укажите, как дойти до Усадьбы волхва, если уж никто не может меня проводить. Не ночевать же мне на пороге храма, как этим птицам. – И она указала на стаю гусей, прикорнувших неподалеку на церковной паперти.
Это был хитрый ход. Гнев отца Климента, который он был готов обрушить на ее голову, нашел нового адресата. И это был все тот же юный звонарь, у которого этот день явно не задался.
– Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты гнал этих богопротивных тварей прочь с паперти? – грозно рыкнул отец Климент на юношу. – Или слово мое для тебя пустой звук, как православная молитва для язычника?
У Владимира от обиды задрожали губы.
– Гнал, так ведь они возвращаются, – сказал он и пожаловался: – И еще щиплются, как аспиды.
– А
