водопада бурля,но не все в этой жизни – лишь средство для
ярко-певучих стихов…
А неизбежность грехов —
ныне и присно, и во веки веков…
В мрачной коллекции грустного стихотворца
на булавке стиха – бабочка траурница…
Плата
Она платит сполна за успех и достаток
безжалостному демону городскому.
Тут судьба не жалует приезжих кандидаток
и жестоко склоняет к самообману.
Юность продана любовнику седому,
который, словно покорную путану,
обожает и по-трезвому, и спьяну…
Бесполезны разговоры о разводе —
не оторвать папика от старой стервы.
Обречена к благополучию плоти —
проплачена щедро похотливость владельца.
Лишь
в лесной чащобе пожирают черви
разлагающийся трупик ее младенца…
(2023)
Кормление
Смеется снег, ликует холод.
Весельем праздничных гирлянд
сияет новогодний город —
полночный, захмелевший франт.
Вновь миллионные экраны
голос президентский множат.
Звенят бокалы, бьют куранты.
Времени облазит кожа…
В одной хрущевке неказистой,
веселой тешась кутерьмой, —
семья под елочкой искристой.
А за стеной – сюжет иной.
Здесь рацион зверских кормежек,
ужас горестной пирушки —
десяток истощенных кошек,
томясь в безвыходной ловушке,
объедают труп старушки…
Нескоро ее примет морг.
Пушистые любимцы скалят
отчаянье кровавых морд,
забыли, когда их ласкали…
Пусть мертвая хозяйка кормит
кусками губ, носа, ступней.
Давно все безразлично ей.
Ее давно никто не помнит…
Котам спасенье – в мертвом теле.
Возмущаться – чего ради,
ведь в блокадном Ленинграде
люди кошек всех поели…
Да и людей люди съедали —
правду утаишь едва ли…
Мир обречен быть натуральным.
Судьбе привычно ворожить,
пугая ужасом банальным.
Жизнь кормит смерть.
Смерть кормит жизнь…
Пессимистично-ненормативное
Но в бессмысленной этой отчизне
Я понять ничего не могу.
Новизна жизни лжива,
и воздастся всерьез,
будь то будни режима
или праздники грез…
Снова выть тянет муза —
проклятая тема —
на погосте Союза
мытарит система…
Укрываются твари
под личиной добра.
Жить – барахтаться в сваре
и терпеть
