Копил, копил и надеялся, что это поможет в будущем подняться выше. Куда-нибудь в Москву. Да не просто в столицу – в Кремль, но в этом Антон Александрович не признавался даже себе.
То, что он постепенно накапливал, мало кто понимал. Лизавета Жнач покорила Балашкова тем, что сходу сформулировала его тайную путанную мысль: «политик федерального масштаба». Ему нужен был человек, который умеет так формулировать малопонятные ощущения. Антон Александрович тут же взял ее на службу, часто уединялся с ней в кабине и мечтал о будущем, слушая ее доклады по пиар–продвижению его кандидатуры на федеральный уровень. Многоуровневая схема–многоходовка иногда путалась в голове, но Антон Александрович вновь выстраивал весь план, каждый раз убеждаясь, что идет в правильном направлении. И даже сейчас, накануне выборов, он продолжал упорно двигаться вперед – эта тема была важнее. Выборы – никуда они не денутся, на городском поле Балашков соперников для себя не видел. Его планка была выше, цель сияла золотыми башенками, мечта звучала в ушах курантами.
Раз в квартал мэр собирал совещание по инновациям. Оно проходило как парад, как смотр перед генеральным сражением. У Антона Александровича было техническое образование и когда-то на уроке сопромата его научили, что все можно рассчитать по законам науки. Он был уверен, что если все учесть и распланировать, то и удача никуда от него не денется.
Елизавета Жнач тоже была уверена в том, что все получится, если удача будет на их стороне. Но удача настоящая – которую нельзя просчитать и нельзя запланировать. Планы – это только стартовая площадка для ракеты, считала она. А полет совершится – если не сработает «закон бутерброда». К сожалению, в политике, по ее наблюдениям, это основной закон.
Во всем этом процессе Лизе не нравились два момента. Первое – это то, из какого материала ей приходилось лепить образ политика федерального масштаба: Балашков бесконечно долго путал инвестиции с инновациями и не видел в этом ничего страшного. Второе было иллюстрацией первого – то, что шеф единственный называл ее Лизаветой. В этом было что-то обидное, неуважительно-фамильярное и одновременно старушечье, затхлое, местечковое. Местечковость – вот самое точное, что не нравилось Лизе и в обращении, и в самом шефе. Из лощеного чиновника, завсегдатая политических тусовок федерального уровня вдруг выскакивало какое-то «надысь» или «окромя», и сразу становилось ясно, что аттестат о среднем образовании будущий мэр получал вместе с полезной профессией в единственном техникуме родного городка.
С другой стороны – были же федеральные чиновники, у которых слова в предложения складывались случайно, как стекляшки в калейдоскопе, и ничего – взлетали на самый верх, до кресла премьер-министра. Чем наш не гож?
Лиза еще была обижена на Балашкова за разнос на летучке. Понятно – под горячую руку попала, но одной наказал – другой поощри, премию выпиши. Нет – так нет, Лиза к тяготам службы относилась ровно,
