на важности чего, представляется, совершенно верно делает акцент Н. Б. Пастухова)76.
Стоит отметить, что вообще юристы-конституционалисты говорят о суверенитете в экономической сфере, а среди суверенных признаков государства называют наличие государственной собственности и определение ее объектов, утверждение государственного бюджета77. Таким образом, юристы-конституционалисты, на самом деле, фактически говорят об экономическом суверенитете государства, используя иные словесные конструкции. Представляется, что они часто избегают использования термина «экономический суверенитет» по двум причинам: во-первых, в силу того, что он пока еще не получил всеобщего признания в юридической науке, а во-вторых, из-за опасения «размножения» видов суверенитета сверх классически принятой триады «государственный – народный – национальный», упуская из виду, что «размножения» не происходит, поскольку экономический суверенитет выделяется по другому критерию.
Согласимся с тем, что излишнее «размножение», действительно, вряд ли оправдано. Но именно излишнее – когда выделение термина не обусловлено его важностью, возможностью проанализировать определенные проблемы и пути их решения, ускользающие из виду при использовании ранее принятых терминов, а также, когда оно не обусловлено уже получившими развитие научными концепциями, им оперирующими (кстати, близким образом аргументирует выделение «непривычного» для отечественной науки конституционного права термина Г. Н. Андреева – правда, применительно не к «экономическому суверенитету», а к «экономической конституции»78, о которой также будет сказано ниже), или использующими его нормативно-правовыми актами, судебной практикой, иными официальными документами. Применительно к экономическому суверенитету, представляется, главное, что обусловливает его выделение – это как раз возможность проанализировать определенные проблемы и пути их решения, ускользающие из виду при использовании лишь ранее принятых терминов. Так, у многих юристов, занимающихся вопросами суверенитета, за фиксацией его констатации в Конституции из поля зрения исчезали концептуальные вопросы: можно ли считать суверенными государства, связанные в определении своей экономической политики международными обязательствами, срок действия которых значительно превышает срок полномочий принявшей их власти, причем не только международными договорами, но и различными инвестиционными и концессионными соглашениями, ограничивающими возможность государства полноценно распоряжаться своими природными ресурсами (даже при формальном закреплении в конституции и/или законодательстве государственной собственности на них), международными кредитами, полученными под условие проведения определенного экономического и политического курса79 и т. д.? Можно ли считать подлинно суверенными государства, чьи центральные банки, под предлогом их «независимости», реально являются в значительной
