памятью о его жене. Она словно присутствовала рядом. Будто в подтверждении моих мыслей, языки света выхватили из темноты её глаза, нежно-голубые, строгие, в то же время изящные черты лица. Я никогда не видел новую фрау Доберман и раскаялся, что называл ее симиа. Она была прекрасна.
– Да, – подтвердил я, – это она. Ничьего другого портрета здесь быть не может.
– А от чего она умерла, Бони? Когда это случилось?
– Около полутора лет назад. Она была в числе погибших пассажиров злополучного аэростата «Скрытая крепость».
– Вот, оказывается, как… – наморщил лоб Рейн. – Смертью своей завершить начало воздухоплавания… Печально.
– Отец, говорят, ушёл вслед за ней, не выдержало сердце.
Мы никогда не обсуждали отца и тем, с ним связанных, стараясь всячески их избегать. Но так уж сложилось в этот день, время пришло. Голубые огоньки фрау Катрин загадочно поблескивали. Рейн тяжело вздохнул.
– Бони, друг, что ни говори, а я теперь полностью понимаю старшего герр Добермана, – Рейн дружески тряхнул передо мной бутылью. – Любовь, Бони, это прекрасно, а вот выполнение сухих обязательств ни к чему иному, как к мукам, не приведёт.
Я нехотя взял вино.
– Вот моя Ют, – продолжал Рейн – истинное чудо! Она отказала двум сынкам зажиточных богатеев после пары наших бесед.
– Так ты сам говорил, что она – дочь владельца пекарни. Следовательно, может позволить себе роскошь выбирать, кого заблагорассудится.
– Ох, Бони, я не так выразился. Я о том, что люди притягивают свои половины, идентифицируют друг друга, складываясь в четкий узор симметричности… Но во мне есть часть кинокефала, и в связи с этим возникает небольшое «но».
– Она не видела твоих ушей? – осклабился я.
– Нет.
Рейн грустно и слегка обиженно покачал головой, и мне стало неловко. В своей грустной злобе, я часто говорил колкости, многие из которых приходились на бедного Рейна. В последнее время мы мало виделись, и я совсем ничего не знаю про Ют.
– Нет, я не такой, чтоб скрываться от своей половины, но вот отец её нравов иных. Он примет любой выбор своей дочери, только не метисов. Так что перед нашим с Ют бракосочетанием, дабы сохранить мое происхождение в секрете, я совершу тотальное купирование, что от кинокефальных ушей моих не останется почти ничего.
«Неужели, чтоб существовать в обществе, теперь не только носят отвратительные цилиндры, но и ложатся под нож? Безумие, Рейн, какое безумие!»
Я не выдержал.
– И когда же в людях исчезнет эта предосудительность и отсылка к звериному? – по хребту прошел нервный озноб. Рука моя с размаху швырнула опустошенный сосуд навстречу полу, разметав повсюду осколки. В чувство меня привёл тихий голос Рейна.
– Никогда, Бони. И битое стекло тому не поможет.
Пар я выпустил, впустив стыд, но ненадолго. Я ещё не совсем остыл.
– А дети?
