вас, сладкоголосая сирена, нам предстоит слушать сегодня вечером? Признаться, я с нетерпением жду вашего выступления, – Дарвин завладел рукой Эсперансы и поцеловал ее, глядя женщине в глаза. В этом взгляде был вызов и обещание.
Но несмотря на все очарование, которое он источал, и даже на выгоду, которую сулило близкое знакомство со столь знаменитым джентльменом, Эсперанса ощущала, что его внимание не вызывает в ней никакой реакции. Напротив, чем дольше она оставалась в кружке Дарвина, тем больше нарастало в ней легкое чувство тревоги, хотя она и не могла объяснить его источник. И сегодня впервые за многие годы она почувствовала, что прежде виртуозно дающаяся ей роль роковой красавицы начинает ее утомлять. Да, она все также искусно вела беседу по тонкой грани между любезностью и фривольными намеками, также улыбалась, принимала соблазнительные позы, льстила. Но если раньше она просто не вовлекалась эмоционально в свою игру, сохраняя холодный профессионализм, то теперь воспринимала ее скорее как повинность. Чувство бренности усилий отравляло ей все удовольствие от хорошо сделанной работы. А взгляд то и дело норовил ускользнуть в зал на поиски знакомого мундира.
Меж тем бал близился к полуночи и пришло время для шоу. Раскланявшись с новыми знакомыми, Эсперанса поспешила найти Умку и вместе с ней присоединиться к другим артистам, задействованным в выступлении. Ее команда, с которой она работала не первый год, была действительно первоклассно профессиональной. Несколько минут подготовки, распевка, разогрев, растяжка, после чего свет в зале погас, и тишину разбил гитарный перебор.
Пламя нескольких факелов вспыхнуло, разрывая тьму и освещая небольшую сцену. Зал наполнил сильный голос Эсперансы, к которому спустя несколько тактов присоединился оркестр. Она и ее труппа отрабатывали проверенный, надежный репертуар. Сентиментальные баллады на фреосском и несколько старинных романсов на денвирском перемежались экзотическими танцами и атлетическими, почти цирковыми номерами.
Но вдруг из темноты, в которой скрывалась публика, Эсперанса почувствовала взгляд. Тот самый взгляд, требующий от нее петь совсем иначе. Петь, как учил старый наставник, вкладывая весь огонь души. Ее маски слетели, как бумага опадает пеплом во власти пламени, и песня окрасилась всем спектром живых эмоций, тех смыслов, что рождались в самом сердце и стремились коснуться каждого другого сердца в этом зале. Но острее всего она чувствовала, будто особая связь установилась между ней и тем, кто смотрел из темноты. К нему устремилась ее душа на крыльях музыки, и только слабая тень удивления промелькнула в ее сознании, когда она поняла, что так смотрел на нее Бьерн Лефрид. А потом магия музыки унесла Эсперансу на своих волнах в тот мир, где не было места фальши, сомнениям и мыслям.
И только взрывные аплодисменты зала на последних аккордах выступления вернули ее в реальность, позволив вновь облачиться в привычную броню цинизма
Глава
