Ну вот, Нова. У меня все.
Я не сразу останавливаю запись. Раньше Делайла никогда такого не говорила, и у меня дух захватило оттого, что она решилась сказать это на камеру, пусть даже камера была в руках у меня. Я нажимаю на «стоп», и на экране снова появляются значки. Убираю телефон в карман, а Делайла берется за ручку двери.
– Идем? – спрашивает она.
– Идем, – киваю я.
Мы выбираемся из пикапа и направляемся к трейлеру. Как только мы ступаем на гравий, я начинаю считать шаги. «Один… два… три…»
– Так вот, я подумала, что сегодня нам не помешает расслабиться, – говорит Делайла, беря меня под руку.
Подходим к воротам. По бокам у них стоят ржавые пятигаллоновые банки с краской.
«Четыре… пять… шесть…»
– И чтобы никаких мне драм не разыгрывать, – прибавляет подруга, снимая цепочку с ворот.
«Семь… восемь… девять…»
– Например, драк не затевать? – Я закрываю ворота.
«Десять… одиннадцать… двенадцать…»
Мы подходим к двери, и Делайла высвобождает свою руку из моей.
– Подумаешь, всего один раз и было, – говорит она, расправляет плечи и выпячивает грудь. – Так этой гадине и надо.
– Ты ей руку сломала, – напоминаю я.
Делайла стучит кулаком в дверь.
– Она к Дилану целоваться полезла, – шипит подруга, мстительно улыбаясь и сжимая кулаки. – Мало ей еще. Пусть скажет спасибо, что ты меня удержала.
Я качаю головой, и у меня проскальзывает короткая улыбка. Иногда, в очень редкие минуты, мне это удается: улыбаться и не чувствовать себя виноватой. Но этот миг так же быстро проходит, я вновь хмурюсь и погружаюсь в бесчувственное оцепенение.
– Входите! – рявкает кто-то из-за двери, когда Делайла стучит снова.
Подруга делает игривое лицо, чуть-чуть подтягивает кверху джинсовую юбку, а потом открывает дверь и вплывает внутрь. Я вхожу следом за ней в комнату, полную влажного дыма, к которому примешивается легкий запах травки. Там стоят замызганные клетчатые диванчики и кофейный столик в трещинах. На деревянных настенных панелях пятна от воды, а потолок, когда-то белый, уже утратил всякий цвет. Рядом кухня, вся заваленная пустыми бутылками, окурками, грязными тарелками и мусором. В дальней стене проход, как можно догадаться, в коридор, но его прикрывает грязная оранжевая занавеска. Еще какой-нибудь год назад меня бы никто никогда не увидел в подобном месте – я была не такая, да и Лэндон бы этого не допустил. А теперь я уже не знаю, кто я и почему мне здесь не место, – наверное, потому, что в незнакомых местах обостряется моя болезненная привычка, и я пересчитываю все чертовы фотографии на деревянной стене.
– Ух ты, блин! Ты еще красивее стала, чем раньше. – Дилан встает с кресла, в котором сидел развалившись, и бросает сигарету в пепельницу.
Он высокий, довольно тощий, голова у него бритая. Руки все в замысловатых татуировках, в основном черных, но есть и цветные – темно-красные
