– Отто потянул ноздрями морозный воздух, как будто вдыхал аромат кофе – Только кофе был настоящий, не то что теперь – суррогат.
– А вот моя Марта любит чай – Фриц мечтательно закатил глаза – Она всегда пила чай, а я кофе. Мы поженились весной сорок первого года. Я должен был идти в армию. В августе она написала, что у нас будет ребенок, а прошлой зимой у меня родилась девочка. Но я её так и не видел. Ваня, а ты не женат?
– Нет. Думал, вернусь тогда и женюсь. На Машке. Соседке моей. Вместе в школу ходили.
– Юсуп, а у тебя дети есть?
– Пятеро. Мальчик – мальчик, потом девочка – девочка. Последний опять мальчик. А потом война началась. Тяжело им, но моя Зайнаб справляется. Она у меня молодец. Работает учительницей в школе. Ну и мама с отцом помогают. Братья, сестры. Самим тяжело, но помогают. Теперь ещё больше помогать будут.
– Везде тяжело. Как у вас так и у нас – Отто тяжело вздохнул и неожиданно добавил – проклятая война.
– Что с тобой Отто? О чем так тяжело вздыхаешь?
– Ильзе погибнет через год. В сорок четвертом, весной. Под бомбежкой. Так что мы скоро встретимся. Только не знаю радоваться этому или нет.
– Не знаю, что тебе сказать, Отто. Моя Марта доживет до преклонных лет и умрет почтенной матроной, в окружении дочери, зятя и внуков. Так что и я не знаю радоваться мне или огорчаться. Представляешь, если она появиться передо мной такой старушкой.
– Она появиться перед тобой такой, какой ты её запомнил. Не огорчайся, Фриц.
Долго молчали, глядя в огонь.
Раздался хруст снега под ногами и в круге света появился Шашков.
– Привет честной компании! Как дела братцы кролики? С немчурой сидите? Мы там с ними воюем, а вы тут с ними чаи распиваете.
Юсуп поморщился.
– Что ты так кричишь, Шашков. Как был балабол, так и остался им.
– А чего мне меняться, Юсуп. Нам шутка строить и жить помогает. Ладно, я к вам за огоньком. Дадите головню костер разжечь? И ещё, если угостите махорочкой, век благодарен буду.
– Бери – Отто вытащил свои сигареты.
– Ай спасибочки. А можно я две возьму?
– Возьми.
Снова заскрипел снег. Появился угрюмый солдат с отросшей седой щетиной на худых щеках. Он коротко глянул на сидящих.
– Митрич, ты что ли? И ты видать преставился? – коротко хохотнул Шашков.
– Видать преставился, коли тебя балабола вижу бегающим.
– А чего это ты меня не бегающим представляешь?
Солдат тяжело из под густых бровей посмотрел на Шашкова.
– Тебя ж танковым снарядом разорвало. Почти ничего не осталось.
Шашков снова неуверенно хохотнул:
– Что совсем на кусочки? Во так да! А чего ж хоронить будут?
– Что найдут – то и похоронят. А тебе не все равно?
– Как не всё равно? Я думал, упадет, какая ни будь молодая, на моё хладное тело и обольёт его горючими слезами.
– Да
