себе часть этого сухого островка, чёрная вонючая вода подступила ближе, поглотив чистый ручей, бегущий с небольшого холма. И заимку забыли, стали ходить дальше за Липовку, там местность подымалась над болотами, потому и зверь ушёл туда. А землянка почти полностью ушла в землю, крыша её поросла мхом и травою, только старая покосившаяся и частично порушенная печная труба выдавала местонахождение.
Вот её-то и увидал Степан, и мысленно пожелал всех благ и здравия тому охотнику, что так подробно рассказывал о своём неудавшемся походе, стоившем ему ноги.
– Вон заимка ваша, – пробурчал он и глянул на Микиту.
Тот обливался потом, но по телу его шёл озноб, дрожь пробивала его всего так, что укрыть её от пристального взгляда Захара он уже не мог.
– Ну, и где вы с Лёнькой добро схоронили? – насмешливо глядя на Микиту, спросил Захар.
– А вона, схоронили…, – задыхаясь ответил Микита, – Виш, пригорок, на котором камни замшелые? Вот, его-то поди уж теперь и сам Лёнька-покойничек стережёт! Его-то я вона в той трясине оставил, давай-ка, Захарка, покличь, мабудь и явится на зов, покойничек-то! Ночь вона какая, лунная, страшная!
– Да ну, тоже чего придумашь! – проворчал Захар и вдруг перекрестился, искоса поглядывая на край болота, куда указал Микита.
– Стёпа, затопи хоть печурку, обогреемся, – ласково проговорил Микита, – Чутка передохнём, по утру заберём добро и в путь отправимся. Прибрал Бог Лёньку, а я его добром поминаю. Да, а как же…
– Да чего – добром, – ощерился в ухмылке Захар, – То ты его и прибил!
– Ну, скажешь… прибил. Да, пришлось, вот и прибил. А коли бы ты со мной пошёл схорон-то делать, так я бы и тебя прибил – чтоб не выдал, если вдруг что… А ты, Захарка, на меня тогда ещё шибко ругался, что я тебя не взял, а Лёньку позвал. А я тебя пуще Лёньки-то берёг, а ты не понял! Вон, лопата моя в углу так и стоит, завтра пригодится! Дай мне, Стёпа, водицы испить, да я лягу, сосну маненько, силы набраться надо!
– А ты говоришь – любил Лёньку, – ворчал Захар, развешивая на жерди у печи свой зипун, – Ты его и добро выменивать посылал, к уряднику Золинскому, который нам продался, собака! Там же его прибить могли!
– Могли, – улегшись на деревянный топчан, ответил Микита, – Так не прибили же! А урядник… хоть и собака ненасытная, всё больше и больше просил, но ведь это он нам помог… что мы всё добро на золото выменяли, и теперь не с возами через болота пойдём, а с двумя мешками. Ты, Захарка, как думаш, чего человеку легче унести? Денег мошну, али накраденного барахла воз?! Вот и помолчи, раз тяму нету. Всё, дайте поспать. Да не забывайте – по одному в дозор…
Степан молча подкидывал припасённый кем-то хворост в печурку, которая дымила нещадно. Он приоткрыл немного дверь, чтобы дым хоть так выходил наружу, и приметил, что Захар всё так же не сводит с него пристального и недоверчивого взгляда.
Микита заснул. Тяжёлое его дыхание перемежалось со слабыми стонами, оба его товарища понимали, что дорога эта даётся ему с великим трудом.
