не значилось. В сравнении с этим жизнь на ферме была, наверное, не так уж плоха, хотя Даника по природе была лучше приспособлена к ремеслу, чем ее более осмотрительная сестра.
Так или иначе, и от земледелия, и от проституции было далеко до той странствующей жизни, о которой в глубине души всегда мечтала Даника. По крайней мере, с тех пор, как в детстве встретила на ярмарке мрачную, но жгучую певицу.
– Подожди здесь, а я пойду переговорю со знакомым, – попросил отец. Она охотно кивнула и уселась прямо перед фургоном, чтобы лучше было видно представление.
Певица была одета в огненно-красное платье, у нее были длинные распущенные волосы, черные как уголь. Вокруг сидели трое таких же темноволосых музыкантов с блестящими лбами и в расстегнутых рубашках. Они уселись на маленькие табуреты, держа инструменты на коленях, и играли, закрывая глаза и отмеряя такт левой ногой. Нет, они не отмеряли такт, они стучали потрепанными подошвами по доскам так, что мелодию окружал раскатистый грохот. Фургон ожил и запульсировал.
Женщина была боса, с золотисто-коричневыми пальцами ног. Она танцевала и пела. Стройное тело сворачивалось и расправлялось, непослушные волосы обвивали ее языками пламени. В ней чувствовались сила и дикость, которые прежде всего жили в голосе. Сама женщина была щуплая, но голос у нее был мощный. Как первородный крик. В нем были ярость, радость, возмущение и счастье одновременно.
Даника не понимала, что она в тот день видела и чувствовала, но больше она никогда не встречала ничего, что настолько бы ее захватило. Отец не понимал, отчего она расплакалась, когда он пришел. Им ведь надо было вовремя вернуться на ферму доить коров.
– Ты же любишь доить, малышка Даника.
Он раньше ни разу не видел, чтобы его дочь плакала.
С того дня Даника мечтала заниматься тем же, что и та женщина из фургона: странствовать и выступать, хотя отлично понимала, что этому не дано осуществиться. Она даже умела петь. Даже умела петь чисто. Но ото всех это скрывала. Братья стали бы над ней смеяться. Свободная жизнь была мечтой, за которой она не решалась последовать. Она была и дерзкой, и порывистой, но вместе с тем безумно боялась оставить знакомую обстановку. И еще боялась подвести. Даже в те моменты, когда она ненавидела мать пуще чумы, она не переставала ее любить. И даже проклиная на чем свет стоит этот жалкий клочок земли, она знала, что любит именно эту землю, это место как саму себя. Да и картофель тоже.
Встретив Карла, она не могла не завидовать его беззаботному, лишенному всякой ответственности отношению к миру. Он мог взять и уехать, когда захочет, а Даника испытывала странное стремление удержать его. Правда была еще в том, что ей доставляло удовольствие быть объектом его дикого мужского желания. Она привыкла сама управлять своими любовниками, но Карл ей не подчинялся. Природа. С ним она вынуждена была отдать себя во власть кого-то большего, более сильного, чем ее собственная воля.
Она не
