и гвозди ее уже прихватили, да и теснота мешала, не давала развернуться.
Чем громче я вопил, тем больше они свирепели.
Вдруг они перестали отзываться на мои крики. Повисла тишина. Что-то качнулось. Суетливый шорох. Кряхтенье. Короткий обмен репликами, приглушенный досками. По раскачке, тряске и толчкам стало ясно, что меня куда-то понесли.
Я силился понять, что происходит. Наконец я догадался, что меня погрузили на упряжку ослов, которая в сопровождении кочевников тронулась в путь.
Было совсем не похоже на тропу, ведущую в наши края; под жесткой поступью копыт угадывался совсем другой рельеф.
Конвой остановился. Я почувствовал, как гроб подняли, он качнулся и плюхнулся в воду.
На сей раз сомнений не осталось: меня бросили в Нил.
Ни малейшего представления о времени.
Меня покачивало течение. Бренный кораблик моей жизни плыл по воле волн. Сквозь деревянные стенки доносились пронзительные птичьи крики. Ночь? День? Запахи пота, мочи и экскрементов меня уже не смущали, я к ним привык, это мой кокон. Пока я воняю, я жив.
Поначалу от ужаса меня едва не вывернуло. Еле дышал. Дрожал. Потел. Не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Колотило меня уже всерьез. Но вскоре я понял, что в крышке просверлено несколько отверстий. Небольшой приток воздуха. Это хорошо? Или плохо? Раз я могу дышать, я обречен на медленную агонию. Умру не от удушья, а от жажды. Какая утонченная пытка!
Я преодолел панику, и затеплилась надежда: я прислушивался к голосам воришек, промышлявших кражей на огородах и в садах, к разговорам мужчин, которые отбеливали белье[25], к болтовне женщин, относивших обед в поле, к гомону плескавшихся мальчишек, и кричал во все горло, стараясь привлечь к себе внимание. Впустую. Я мечтал, что какой-нибудь своенравный поток прибьет меня к берегу. Впустую. Даже молил высшие силы, чтобы мое злосчастное судно раздавил бегемот или его атаковали крокодилы. Впустую.
Надежда изнуряет. Надежда выматывает. Не утешает, а точит.
И мозг ослабил хватку. Я перестал вслушиваться, осмысливать, ждать. Перестал надеяться.
Покачиваюсь на волнах.
Мне все лучше и лучше.
Питать надежду – слабость. Принять безнадежность – сила. Я делаю выбор.
Я больше не цепляюсь. Я дрейфую.
Покачиваюсь на волнах.
Мне все лучше и лучше.
Мир и согласие…
Сознание открывается химерам, зыбким, струящимся мечтам, они отрывают меня от жестокой действительности. Я погружаюсь в апатию, покидаю зоны чувствительности и страха. Сникаю. Мякну. Распадаюсь.
Забвение благотворно. Почти не страдаю от жажды, уже ни мурашек, ни судорог, ни зуда, ни озноба.
Под конец моего плавания угадываю финал. Предел всех физических мучений. Смерть нужна, чтобы пресечь страдания. Смерть протягивает нам руки. Она милосердна. Дружелюбна.
Отбеливанием занимались мужчины, а не женщины.
