в масках с клювами, которые чуму лечат святой водой и волшебной баранкой.
***
На следующий день, когда проснулась, почувствовала озноб, пальцы ног онемели от холода, в горле першило. Глотать было больно. И ощущение неприятное, как если зимой долго бежать и дышать через рот. Огонь в камине погас, только угли слабо тлели и светились во мраке алым. Холодина лютая. Голод выгнал меня из постели. Потирая предплечья, стала искать Вильяма, но нигде не обнаружила, и еду, между прочим, тоже. Приготовить бы что-то, только не пойму, где он хранит припасы. Со страдальчески-задумчивым лицом я обошла дом несколько раз, на чердак даже слазила. Пусто. Так. Где хавчик, я спрашиваю? Уже начала злиться, как вдруг заметила дверь в погреб. Рядом на стене висела одежда, маскируя её. Подёргала дверь, оказалось, закрыта на замок. Снова подъехала паранойя… Зачем закрывать дверь в подвал, когда живёшь один в глухомани? Не нравится мне это всё. Потому что у кого в доме чужая одежда и замки на дверях?
Походила ещё туда-сюда, заглянула во все доступные щели. Нашла какие-то печеньки в углу в ведре, накрытом полотенцем. Здоровые такие, с ладонь. Еда точно, но из чего именно, непонятно. Достала одну, а она ледяная, как камень. Под водой её долбила, еле поломала, порезала. Мясо какое-то в сухарях, панированное. Нашла котелок, смотрю, а кресала нигде нет. Вот что ты будешь делать, а! Оглядела всю комнату. Стою, думаю. Блин, все руки в крови. Не моей – печеньки. Прибежала обратно к ведру с водой, отмыла их, снова начала искать. Наконец нашла – нащупала кресало на высокой полке, до которой пришлось тянуться на носочках. Пока чиркала, вся извелась и замёрзла окончательно. Жутко неудобная штука оказалась. Хотелось разреветься маленькой девочкой, искренне, как на похоронах. Называется, как убить время, когда нечем заняться, а жрать хочется. Даже стыдно стало, что такая неприспособленная. Но я же не виновата, что у нас давно и газ изобрели, и спички. И холодильник, между прочим, тоже. И живём как белые человеки, а не вот это вот всё…
Обречённо склонив голову, я плюхнулась за стол и, давая пальцам отдохнуть, залипла в окно. Сидела так какое-то время. С полки раздался шорох, что заставил обернуться. Я взглянула туда, приподняв брови, и увидела, как большой кусок хлеба шевельнулся к краю. Снова шевельнулся, покачнулся, но, внезапно передумав падать, юркнул обратно, скрывшись за кувшином. Эм?
Привстав, я подозрительно уставилась на полку. Оказалось, мышь. Серая, мелкая и шустрая. Почувствовав, что её запалили, тут же спустилась по стене. Я успела её рассмотреть (или его). Крысёныш был такой худой, что стало жалко. Одна голова осталась. Как только она не перевешивала туловище, не пойму. Стоило мне снова пошевелиться, как он скрылся в щели между досок в полу.
Пробовать кусок, которым чифанила мышь, не хотелось, вдруг подхвачу что. Но, подумав ещё немного, всё-таки отломила покусанный край и съела нетронутую часть.
Не стала мучиться с кресалом дальше, потому что голод более-менее утолила. Вильям пришёл, по ощущениям, где-то через час. Покачал головой при виде учинённого
