Он-то и подсказал: «Упала – лежи». Стоявшие на острове российские военные, подошли к ней быстро, почти сразу, отвели в свежеотрытую землянку взводно-опорного пункта. Российский паспорт дело своё сделал. Её, кончено помытарили, но не слишком: командир попался едко-приглядчивый, быстро всё сообразил, вкрадчиво тронул за плечо и облизнувшись, как кот, на обмотанную вафельным полотенцем грудь, сказал: «Красивая и станок, что надо. Если шпионка, всё одно узнаем. И тогда: прощай воля белый свет! Ладно, плыви, куда плыла. На Голую, что ли?» – прохрипел он, поправляя бинты на горле.
– Там в Голой Пристани родственники, можете запросить.
– Запросим, запросим. Если дээргэшница – сам тебя в камышах кончу.
– Чем от своих гибнуть – лучше камнем на дно. Только не кончишь. Не из ДРГ. Своя.
– Все вы так говорите, а потом – взрывы, трупы! У, хари укропистые.
– Так я пойду, милый?
– Иди, – вдруг растерялся командир, – и на глаза мне больше не попадайся. Некогда тут с тобой. Слышишь? Беспокоящий огонь начался. Сержант, проводи гражданку…
Здесь только Горя сообразила: звук войны – рявк и чмок – до неё не доходит. Ни русской, ни украинской стрельбы она не слышит, а всё ещё плывёт в тяжко-взмокшей медвежьей шкуре и ждёт выстрела в голову. Выбравшись из землянки, добралась до Белогрудовского острова, оттуда с солдатами на понтоне, через неширокую Конку – в Голую Пристань. Провалявшись три дня с температурой в районной больнице, располагавшейся здесь же, в четырехстах метрах от переправы, пошла к родственникам. Все они погибли от обстрелов.
– Хаймерсы, бес бы их побрал, давали тут жару. Счас вроде потише, а было ого-го, – сказал сосед, которого она хорошо помнила, и который почему-то её забыл, но следующей ночью, ближе к рассвету, увидав во дворе, в белой ночной рубахе, спрятался в погреб и больше оттуда, до самого её отъезда не вылезал.
Из Голой Пристани, отогревшись и отоспавшись, найдя в доме родичей немалую заначку, через Каланчак и Ново-Алексеевку, подалась она в Крым…
В «Бакинском дворике», Горя напоследок брякнула:
– Знаю, живёшь рядом, но к тебе не пойду. И не проси. Сейчас в гостиницу, завтра на вокзал. Игровая война ваша кончается. Понимаешь? Укры за пиар душу отдали. А русские за совесть поплатиться могут. Так-то… После войны вернусь в Сухой брод, когда очистят его от нациков и пиндосов. Приезжай. Покажу камень не котором батяня твой сиживал. А против него, на табуреточке – дед мой. Он табуретку сам выстругал. И меня мелкую мебель научил мастерить. «Дiду мiй-дудурыку, ты ж було сэлом iдеш, ты ж було в дуду граеш, – смахнув слезу, тихо запела она, – тэпэр тэбэ нэмае́, дуда твоя гуляе́…»
– Так ты, пока идёт война, не воевать, а только рядом прогуливаться собралась?
– Дурашка. Рядом, не значит – удалённо. Я ж навыки сестры милосердия ещё институте на военной кафедре получила.
