о старых временах свечного света, тёплого очага и лошадиные экипажи. Но он никогда не признается в этом на публику. Перед людьми Вильямсон подтрунивал над «древними» аристократами и продвигал позиции капиталистов во всех сферах жизни. Он стал для людей воплощением прогресса и изо всех сил держал этот образ.
– Отец, тебе нельзя много волноваться. Ты уже не так молод, – напомнила Инес – мягко, как каждая приличная и заботливая дочь.
– Я перестану волноваться, когда наше наследие надёжно пустит корни в этом городе.
– Да куда уж надёжней. Стоит только в окно взглянуть, и всё напоминает о вас.
Вильямсон на это пренебрежительно махнул рукой:
– А, эти стервятники только и ждут моего промаха. Они ездят на моих паромобилях, читают при моём свете, греются от моих паровых котлов, сверяют время по часам из моих деталей, дарят детям мои механические игрушки, но мечтают столкнуть меня в бездну и самим занять пьедестал прогресса. Это был подрыв! – Вильямсон убеждённо ударил кулаком по ладони.
– Если это было преступление, то его должны расследовать, – кивнула Инес.
– Бобби бесполезны. Они тупы как пробки от бутылок, когда дело касается технологий.
– Тогда обратитесь к тому, кто знает в них толк. Я слышала, мистер Эдельхейт…
– Что? Этот хлыщ?! Он смотрел на пожар в моём цехе как на красивый закат. Эти его дьявольские глаза…
– Отец, – терпеливо заметила Инес. – Я разузнала о нём. Он действительно известный детектив, хоть и не официально. Он раскрывал громкие дела, о нём писали в газетах. В Пентовере даже песню про него сложили. Вдруг он поможет?
– Где это ты всё разузнала? – нахмурился Вильямсон. – Ини, ни во что не вмешивайся. Твой долг – дать нашей семье наследника. Когда закончится твой траур, я найду тебе приличного мужа. А пока…
Вильямсон встал с шёлковых подушек и поправил накрахмаленный воротник рубашки. Он снова был тем джентльменом, которого привык видеть Гласстон – полным достоинства и уверенным в себе.
– Вот что мы сделаем. Этот Эдельхейт сам явится ко мне с просьбой расследовать дело. Раз у него такой аппетит на загадки, как он говорит, он не упустит своего. И когда он попросит, я скажу ему: «Отказываюсь!» Посмотрим, что он тогда сделает.
Вильямсон сбросил с себя домашний халат и засобирался.
– Отец, куда вы?
– Ловить двух зайцев одним капканом.
* * *
Гласстон проносился за окном паромобиля. Ритм его жизни бился подобно взволнованному сердцу. Любой, кто приезжал сюда, был вынужден ускорять ход: быстрее идти, быстрее оглядываться по сторонам, быстрее перебегать дорогу. Но для местных жителей такая суета стала привычна, и они куда чаще иностранцев смотрели на часы.
Вильямсон заглянул в свои и постучал тростью по стеклу впереди. Водитель заворочал рычагами и, замедляя ход, прижался к обочине. Затем поспешил выйти и открыть дверь пассажиру. Вильямсон вышел и поднял голову к массивному каменному зданию.
