style="font-size:15px;"> Ахаю, когда мне в горло упирается острие.
Пусть глаза Рордина почти скрыты копной волос, я все равно чувствую холод агрессивного взгляда. Дыхание леденит мне щеку.
– Какого хе…
– Жалкая, – рычит Рордин, вжимая меч. – Быть может, я наконец понял.
Сердце пропускает удар.
– Понял что?
– Почему ты хоронишься от мира, будто он тебя нагнул. – Склонившись так, что его губы едва ощутимо задевают мое ухо, Рордин шепчет: – Наверное, в тот день ты все-таки умерла.
Да как он смеет.
– Слезь, – шиплю я, вздергивая бедра.
Его бедра отстраняются, и сам Рордин издает низкий, полный раздражения звук.
Полный отвращения.
– Или, – выплевывает Рордин и сжимает мои запястья крепче, склоняя голову из стороны в сторону, препарируя меня прищуренными глазами, – может, я ошибаюсь. Может, ты бьешься как мертвое тело, потому что одурманена до потери сознания.
Столь сокрушающий удар еще не наносило ни одно предложение.
Не могу дышать. Не могу говорить. Поэтому бью коленом ему по причиндалам.
Если он сосредоточится на ощущении, что яйца вот-вот лопнут, то, наверное, у него и в мозгах потемнеет.
Наношу удар, и Рордин тут же сгибается, издав нечто среднее между стоном и смешком.
– Дешевый, – Рордин тяжело заваливается набок, – прием.
Отталкиваюсь от пола, отскакиваю назад и, схватив меч, взлетаю на ноги.
– Ага.
А еще импульсивный. Это все потому, что я, ну… одурманена до потери сознания.
– Ручку подать? – интересуюсь, наблюдая, как его разматывает медленными, некрасивыми корчами.
– Нет, – выдавливает Рордин, перекатывается на корточки и, качнувшись на пятках после нескольких глубоких вдохов, встает. Держится он, конечно, нетвердо, но и вполовину не так плохо, как я ожидала, наступает, покачивая в такт движению широкими плечами. – Но свой запас ты мне выдашь.
Сердце застывает. Даже кровь в гребаных венах.
Он никак не может об этом знать.
Чудом сохраняю спокойное выражение лица и ровный голос.
– У меня нет запаса.
Рордин цокает языком и подкрадывается ближе.
– Какая красивая ложь. Под ковром? – Он подбрасывает меч в воздух и, вновь схватив рукоять, нацеливает острие мне в лицо. – В том самом тайничке, который ты считаешь таким надежным.
Ублюдок.
– Да пошел ты.
Рордин издает мрачный, напрочь лишенный веселья смешок, от которого у меня вскипает кровь.
– Нет, Орлейт. Все указывает в обратном направлении.
Что-то внутри меня наглухо цепенеет.
Рордин сверкает жестокой, безжалостной усмешкой.
– Но ты живешь под моей крышей, и ты отдашь мне экзотрил.
Нет.
Он мне нужен, он каждое утро воскрешает
