широко распахнутые глазки мерцают тысячами граней, будто она глядит с небосклона, полного звезд, что зародились в ее душе.
Ее подбородок дрожит.
Фрагменты хрустального купола начинают таять, капая на землю, и ошеломляющий запах страданий девочки пронзает мне горло, словно клинок.
Она не шевелится – все сидит, съежившись в комочек, и глядит на меня несчастными глазами.
Изучает.
Воет ветер, и у нее стучат зубы.
Я же ими скрежещу.
Она, чтоб ее, замерзнет, если я в ближайшее время ее не закутаю, но я отказываюсь поднимать девочку с земли. Мне нужно ее доверие.
Ее разрешение.
– Я не причиню тебе вреда, обещаю, – говорю я, понизив свой громкий голос в страхе ее напугать, вновь загнать в скорлупу, где я не могу ей помочь.
Девочка моргает раз… потом два… и наконец раскрывается, роняя комья грязи и пепла, встает, делает нетвердый шаг, а затем у нее подкашиваются ноги.
Ловлю ее, прежде чем она падает, и даже сквозь слои кожи и шерсти чувствую, какая она холодная и хрупкая.
Прижимаю ее к себе, поднимаюсь.
– Я тебя защищу. Все будет хорошо.
Бросаясь к Эйзару, я набрасываю ей на спину свой плащ, чтобы закрыть от ветра и вида стольких смертей; от движения с ее правого плеча спадает ком густой грязи.
Моя рука замирает. И замираю я весь.
Даже кровь в гребаных венах.
Обнаженная кожа девочки усеяна странными отметинами, словно по ней проползли виноградные лозы, оставляя чернильный след…
Что-то внутри меня чернеет и съеживается, когда в голове проносятся слова – слова, высеченные в камне гнусной, страшной рукой.
Слова, которые камнем оседают у меня внутри.
Свет хлынет с неба и земли, Кожа, со скверной клейма смерти…
Почти касаюсь родимого пятна на дрожащем плечике и, выругавшись, отдергиваю руку.
Я обещал, что не причиню ей вреда.
Я солгал.
Если раньше происходящее не имело никакого смысла, то теперь этого смысла слишком, чтоб его, много.
Неудивительно, что Аравин ее прятала. Неудивительно, что здесь были гребаные Шулаки. Неудивительно, что кулон у меня в кармане так тяжел…
Аравин не стоило брать с меня такой обет. Возложенный в слепой надежде не на те плечи.
Дитя поднимает голову и пытается заговорить, но выходит лишь хрип.
К моему горлу подкатывает тошнота.
Девочка спасла себя от трех свирепых вруков, которые разорвали ее былую жизнь в клочья, – лишь для того, чтобы угодить в объятия еще более свирепой угрозы.
В этой смерти не будет славы. Ни тени чести.
Лишь кровь испуганного ребенка у меня на руках.
Или ей петля в постели, или смерть у вашей двери.
Она смотрит на меня, пытаясь что-то сказать сорванным голосом.
– Все
