поинтересовался один из держащих, как только желаемое было найдено.
– Дождемся господина, – ответил ему другой. Направив свет факелов на конверт, он огорченно вздохнул и спрятал его в нагрудном кармане; либо он не умел читать, либо бумага была слишком плотной. – Пусть сам решает.
Мы с Кидо переглянулись. Он был обеспокоен: морщины вновь проступили на лбу, а челюсти сжались так, что я практически слышал скрежет зубов. Кто-то отдавал приказы страже и задерживал гонцов – не чьих-то, а королевских, – и этот кто-то вновь держал капитана в неведении. Мне казалось, еще мгновение – и он возьмет в руки хлыст, спустится к нерадивым подчиненным и объяснит, чьих приказов надобно слушаться, но его отвлек звук бьющихся друг о друга лат. Стража склонилась перед господином.
– Далеко успел убежать?
– Едва выехал за ворота, – отчитывались новички.
– Письмо при нем?
Стражник протянул заветный конверт. Господин предусмотрительно надел плащ и тщательно скрыл лицо под капюшоном, и все это действительно могло бы спасти его от раскрытия личности, если бы голос его не был так мучительно нам знаком. Сильные пальцы сломали печать и раскрыли письмо; почерк Ровены был изящен, но неровен, а чернильные пятна беспорядочно окропляли бумагу. Лишь королева знала, сколько писем были так бесцеремонно перехвачены; вероятно, ее разум не помутился от горя, как все мы считали.
Пальцы капитана ухватились за рукоять меча с такой силой, что тут же побелели. Он вдыхал кратко и часто, но сдвинуться с места не решался. Ярость и чувство несправедливости боролись в нем с болью и разочарованием, разрывая его на куски.
– Ведите его в темницу, – прочитав письмо, бросил советник. – Посадите к остальным.
Стражники принялись тут же исполнять приказ, а черный плащ их господина тенью двинулся в сторону замка. Кидо завороженно смотрел ему вслед. Он был опустошен.
– Пойдешь за ним?
– Нет, – отрезал он.
Понимающе кивнув, я отошел; думал, сейчас Кидо нужно побыть одному. Мне всегда была ненавистна беспомощность, и потому понимать и принимать ее я считал одним из мудрейших качеств; вероятно, Кидо обладал и им. Спустя пару минут он надел маску леденящего кровь спокойствия и вновь направил свой взгляд за стену. Его долг перед короной был важен ему, но перед короной истинной, а не подлой и честолюбивой. Как бы ни был дорог ему друг, как бы ни грели душу совместные воспоминания и истории, он не мог предать память отца и знал, что Хюн Ки – именно эта часть его – поступил бы на его месте точно так же. В советнике жили двое: тот, кто ставил семью превыше всего, и тот, чьей семьей были все, кто дарил ему желанные власть и положение в обществе. И последний, кажется, взял верх.
Всю оставшуюся ночь мы молчали, но даже воздух вокруг нас был встревожен. С первым пением птиц нас сменил
