все очень трудно, то это и будет именно так, как думает человек, а если ум радостный и расслабленный, то все будет легко и просто.
Айзере подняла на отца блестящие черные глаза, он смотрел на нее, улыбаясь. Взгляд длился всего миг, но я заметила, как еще больше смутилась Айзере, а в глазах отца промелькнуло какое-то настойчивое выражение, которого я никогда не замечала у него. Обычно Айзере не была особенно робкой, мы привыкли к ней, она уже давно расслабилась и оказалась веселой и интересной, она была мечтательна и спокойна. Один раз я услышала, как она поет красивую песню на своем родном языке, песня была мелодична и красива. Я спросила о чем она, Айзере улыбнулась и сказала, что сама сочинила ее. Она обладала способностью складывать слова на особый ритмический лад. Я знала, что есть такие мудрецы, которые владеют тайной написания таких текстов, слушая их на базаре и не понимая о чем они, меня завораживал их ритм и мне казались они магическими заклинаниями. Этим секретом владела Айзере нигда специально не обучаясь. Сейчас девушка выглядела непривычно робко и мне захотелось как-то разрядить обстановку. Я сказала:
– Айзере, спой нам, отец никогда не слышал как ты поешь. Принеси свой инструмент.
Айзере заколебалась, но Маха вскочила и, захлопав в ладоши, подхватила:
– Да, конечно, Айзере, хочешь, я подпою тебе? Мы выучили одну красивую песню,– обратилась она к отцу,– Айзере научила меня петь! Я теперь тоже знаю ее песни! Есть даже такие, которые она сочинила сама. Но, отец, они на персидском языке.
– Я уже сгораю от нетерпения,– улыбнулся отец.
Айзере встала и сняла со стены свой ситар. Она присела на топчан, тронула струны, прислушиваясь к их звукам, прикрыла глаза, ресницы ее дрогнули и она запела своим удивительным высоким и сильным вибрирующим голосом. В определенный момент ей стала вторить Маха. Дуэт был прекрасен. Голос Махи был теплый, бархатный и глуховатый, он как бы служил обрамлением сильному и чистому голосу Айзере. Я много раз слышала ее пение и каждый раз она затрагивала самые потаенные струны моей души, иногда слезы непроизвольно лились из глаз. Отец, сначала слушавший девушек, в какой-то момент закрыл глаза, откинулся на подушки и погрузился в только ему ведомые переживания. А Айзере все вела нас в какие-то неизведанные дали, вместе с ее голосом мы то взмывали ввысь, словно птицы, то опускались в туманную прохладную лощину у горной реки, все это было таким явным, таким прекрасным, что когда песня закончилась, мы все еще какое-то время так и сидели молча, даже дети затихли, слушая девушек.
– Ну что же, девушки,– немного погодя сказал отец,– я благодарен вам за прекрасный вечер, за вкусную еду и несравненную песню. Благодарю тебя, Айзере,– обратившись уже только к ней, сказал он.
Айзере низко поклонилась, потупив взгляд.
– Уже поздно, завтра последний день я буду гостить у вас. У меня еще много дел,– поднимаясь сказал он.
Мы все поднялись и склонились в поклоне.
Наутро Айзере решила пойти на реку мыть свои белоснежные рубашки. Она уже долго жила у нас,
