словно лучшие друзья. Снова лг сердечно поблагодарил профессора и устроился как нельзя лучше. Ему не верилось, что профессор с ним так благородно обходится, словно Амфитрион. Отличная кожа и деревянные ручки кресла, сделанные из лакированного красного дерева, были для него сродни пухового облака среди райского простора. Он хотел окунуться в эту обхватывающую его спину мягкость, углубиться в эти кожаные просторы, наполненные шёлковой ватой, но быстро встрепенулся, строго напомнив себе перед кем находится. Он принял серьёзный вид. Профессор нагнулся и взял со столика, который стоял между ними на расстоянии вытянутой руки, гранённый стакан, наполненный чем-то бордовым.
– Желаете, Валентин? – учтиво указав на второй стакан подле первого, произнёс профессор. – Великолепный гранатовый сбитень, попробуйте.
– Нет, спасибо, профессор, не имею жажды, – отнекивался Рудалёв.
– Как пожелаете, а между прочим – очень вкусный, – отпил он с нескрываемым удовольствием, причмокивая и аплодируя губами своему напитку. Рудалёв смотрел на него и сгорал от нетерпения поговорить с ним о тех лекциях, которых ему так недоставало в его познании. Павел Николаевич понял желание своего страждущего ученика, угадав в нём истинную жажду по учению, поэтому задал ему весьма желанный вопрос:
– Итак, зачем же вы пришли?
– Побеседовать с вами, профессор.
– Вот как, – удивился профессор, надвигая свои роговые очки повыше на переносицу, – а вам сегодняшней лекции было мало, Валентин? Как она вам, кстати, понравилась?
– Божественно, профессор. Как всегда отличная лекция. Но да, в ней есть изъян – её было мало, уж извините.
Он раздвинул края губ ещё шире.
– Что же, две пары вам кажутся малыми?
– Тридцать два академических часа мне кажутся преступно малыми, Павел Николаевич, – с отчаянием вздохнул Рудалёв. – Поэтому я пришёл к вам, так как хотел бы позадавать вам множество вопросов, на которые в условиях лекции вы совсем никак не могли бы ответить; да и, честно говоря, – тут он нагнулся к профессору чуть ближе, – нам бы явно не дали поговорить в тех условиях.
– Это можно. О чём же?
– О медицине, профессор, вестимо.
– О медицине я говорю последние сорок пять лет, – впадая в кресло и скрестив пальцы, отшутился профессор.
– Но никто не говорит так, как вы. Вы стоите выше всех, кто преподаёт у нас в университете. Вы как гора вокруг всех этих холмов.
– Ну что же вы, Валентин, не принижайте достоинства моих коллег. Они совсем не так уж плохи, как вы о них отзываетесь. Многие из них – молодые и целеустремлённые, идут на докторскую…
– Да что с того, что они молодые? – прервал его Рудалёв, но тут же быстро затих и немного покраснев за вмешательство, докончил свою мысль лишь тогда, когда профессор вновь глотнул из стакана: – Приходят к нам из лучших институтов, где их научили по бумажке
