на балку шириной в три сажени. Края её поросли непролазной стеной кустарника. Однако Тишенков уверенно направил коня в самую чащу и оказался на узкой, но вполне проходимой тропинке. По ней Кудеяр спустился на дно оврага. Там повернул налево и двинулся по топкой ложбине меж неприступных обрывов, что отвесной стеной вставали с обеих сторон. Шагов через двести слева отвесная стена перешла в пологий склон, по которому кони легко вышли из оврага. Ещё версту Тишенков петлял по дебрям молодых разлапистых кустов, а потом пошла со́гра19 из корявых сосен и чахлых берёз, меж которых в рост человека стояла трава и кудрявился дикий малинник. Пришлось спешиться и вести коней в поводу. Продираясь сквозь заросли, Кудеяр прошёл три версты и уже ближе к закату попал на просторную поляну, среди которой притаился хуторок.
Невысокий тын с узкой калиткой окружал кусок земли с полсотни шагов в поперечнике. Его почти надвое делили стоящие в ряд ветхие избы с дерновой крышей. На одной половине тесно жались друг к другу пуня ледника, колодец, чёрный от копоти сруб бани с жердяным сушилом для белья и летняя кухня с длинным столом и маленькой глиняной печью под соломенным навесом. На другой одиноко стоял большой крытый сеновал, набитый под завязку. Рядом с ним спокойно ходили на привязи корова с телёнком и три козы, а вокруг встревоженно бегал десяток превосходных скакунов – гривастых ногайских трёхлеток разных мастей.
Когда Тишенков ещё только подходил к плетёной ограде, калитка открылась. В проёме появился босоногий мальчишка в дерюжной рубахе с прожжённой дырой на боку. Щербато улыбнувшись, он обернулся и звонко крикнул куда-то в глубь хутора.
– Дед Лаврентий! Приехал.
Из-под навеса летней кухни выскочил сухой поджарый старик в заячьей епанче, подвязанной верёвкой вместо пояса. Он колченого засеменил навстречу Кудеяру, взволнованно причитая на ходу.
– Слава тебе господи! А то уж он девять дён как здеся торчит. Сказывал, завтра десятый дён жду, не будет – ухожу. А тебя всё нет да нет. Здравствуй, Кудеяр Григорьевич.
– Здорово, Лаврушка. – По-барски небрежно бросил Тишенков, хотя седой собеседник был вдвое старше него. – Такое в белом свете деется, недосуг нос утереть. А ты говоришь – не еду. Ну, где он?
Старик с пониманием закивал и обернулся к мальчишке.
– Прошка, сбегай.
Прошка припустил к средней избе, исчез в ней, и вскоре на крыльце появился мужчина в измятом исподнем. На вид он был степняком: восточная кровь говорила и в темно-бронзовой коже, и в иссиня-черной гриве с широкой проседью, и в разрезе глаз, но их светло-серый цвет выдавал славянина.
– Здорово, Свист. – сдержанно поприветствовал его Кудеяр.
– Алейкум салам… – Свист остановился у ведра с водой и несколько раз плеснул себе в лицо. Он почесал густо заросшую грудь, где на нитке вместо крестика висел деревянный амулет. – Где тя шайтан носит? Мы уж тут дрыхнуть устали.
– Эх, Свист, знал бы ты… – вздохнул Кудеяр, не слишком умело изображая скорбь. – Плохие вести я привёз. Князь наш, Иван
Со́гра – угнетенный лес на заболоченной кочковатой местности в поймах рек или на плоских водоразделах.
