том свете не должно быть ни дна, ни покрышки. А для пятой уже не искал повода и дальше пил молча, остервенело вливая в себя всё подряд.
– Не пропадать же добру, коли за него столь плачено. – с жалкой кривой усмешкой объяснял он сам себе. – Что ж, московским чинам всё оставить? Нет уж.
Андрей Петрович припомнил, как с воем носился по горнице, разбил все окна, перевернул стол и в щепки разломал кресло-трон. А в довершение, уже обезумев в пьяном угаре, собрал деревянные обломки в кучу и подсунул под них кипу посошных книг, изорванных в клочья. Собираясь всё это поджечь, князь влез на единственную уцелевшую лавку и попытался сорвать с потолка большую лампаду. За этим его и скрутили набежавшие слуги. Связали руки полотенцем и отнесли в опочивальню, где, исторгнув из себя вонючий поток красно-зеленой рвоты, он наконец уснул.
И вот теперь, стоя посреди разгромленной горницы с тяжёлой больной головой и пересохшим горлом, Андрей Петрович смотрел на пустой крюк в потолочной матке и пытался понять, сгодится ли этот тонкий пруток металла для того, что он задумал. Однако ответить на этот вопрос князь так и не успел. В сенях за плотно закрытой дверью раздался встревоженный голос тиуна.
– Ну говорю же, не велено пущать, ну… – жалобно умолял Захар Лукич. – Андрей Петрович сказывал, чтоб не тревожили. Я царского посланца и то не пустил, а тут уж…
– Чего? Ты это кого с москвичом в один ряд ставишь? – гудел в ответ мощный раскатистый и незнакомый бас. – Меня? Ах ты… Прочь с дороги, олух.
И не успел Андрей Петрович возмутиться наглостью невидимого гостя, как дверь с грохотом распахнулась и в горницу ввалился настоящий медведь в человеческом обличье. Длиннополая шуба искрилась соболиным мехом, горлатная шапка из каракуля на два локтя поднималась над головой, а дополняла эту картину широкая густая борода по пояс с благородным отливом седины. Невысокий, коренастый, с богатырским размахом плеч и необхватной грудью, незнакомец по-хозяйски уверенно прошёл через всю комнату и остановился перед князем. Высокий лоб прорезала глубокая морщина, большие колосистые брови нахмурено сдвинулись и опустились на глаза, под пронзительным взглядом которых Бобриков, вместо гневной ругани, что всего мгновение назад просилась ему на язык, против собственной воли испуганно съежился и поспешил спрятать самодельную верёвку за спину.
– Да уж. Ехал на свадьбу, а приехал на развод! – сокрушённо произнёс загадочный посетитель, оценив разгромленную горницу. – Ну здравствуй, что ли, Андрей Петрович. Воротынский я. Михаил Иванович. Слыхал про такого?
От удивления Андрей Петрович ненадолго потерял дар речи. Кто же из верховских порубежников не слышал о Воротынском? Удельный князь, глава древнего знатного рода, что брал начало от первых Новосильских и по прямой линии восходил к Рюрику. Самый богатый человек в южных пределах Руси, вотчинник, чьи земли на самом резвом скакуне не объехать и за неделю. Даже в Москве при нём уважительно молчали думные бояре, царедворцы и начальники приказов, а за подвиги
