и символизмом, всегда говорил о сердце, но сгодится любой другой жизненно важный орган. До почек достать легче всего.
Я тщательно готовлюсь, прежде чем отправиться на охоту. Полчаса сижу, позволяя себе вновь осознать боль. Ренфилд мертв – мертв на самом деле, – но безумец оставил отпечатки зубов на моей правой руке. Полукруг глубоких отметин выскоблен уже множество раз, но до конца рана не заживет никогда. В случае с Чэпмен я был несколько одурманен настойкой опия, а потому не смог точно нанести удар. Не помогло даже то, что я научился резать левой рукой. Промахнулся мимо главной артерии, и существо успело заверещать. Боюсь, я потерял над собой контроль и превратился в мясника, хотя должен оставаться хирургом.
Прошлой ночью все получилось гораздо лучше. Девушка столь же упорно цеплялась за жизнь, но в то же время я почувствовал, как она приняла мой дар. В конце концов ей стало лучше оттого, что душа ее очистилась. Серебро нынче достать трудно. Вся монета или золотая, или медная. Я припас немало трехпенсовиков, и пришлось пожертвовать обеденным сервизом моей матушки. А инструменты у меня остались еще с дней службы в Перфлите. Теперь все лезвия посеребрены, стальная сердцевина кроется внутри убийственного серебра. В этот раз я выбрал скальпель для анатомического вскрытия. Думается, в моем деле вполне уместен инструмент, использующийся для препарирования трупов.
Мертвая девушка пригласила меня к своей двери и поддернула вверх юбки, обнажив стройные белые ноги. Мне понадобилось время, чтобы расстегнуть ей блузку, ибо пальцы обжигало от боли и они путались.
– Твоя рука?
Я протянул неуклюже обернутую в перчатку дубинку и попытался выдавить из себя улыбку. Вампирша поцеловала напряженные костяшки, тогда как другая моя ладонь выскользнула из-под пальто, твердо сжимая скальпель.
– Старая рана, – ответил я. – Не стоит внимания.
Она улыбнулась, и я быстро провел серебряным лезвием по ее шее, твердо нажимая большим пальцем, глубоко взрезая девственно-мертвую плоть. Глаза существа расширились от шока – серебро приносит сильную боль, – и девушка испустила длинный выдох. Тонкие ручейки крови брызнули и заструились дождем по окну, испятнали ей кожу на ключицах. Одна-единственная капля крови выступила в уголке рта.
– Люси, – произнес я, вспоминая…
Я придержал девушку, телом заслоняя от взглядов прохожих, и сквозь корсет скользнул скальпелем в сердце. Почувствовал, как она вздрогнула и обвисла, бездыханная. Я положил тело в углубление портика и завершил роды. В ней было очень мало крови, она сегодня не ела. Я рассек корсет, легко вспоров дешевый материал, обнажил пронзенное сердце, отделил кишечник от мезентерия, вытащил наружу примерно ярд толстой кишки, удалил почки и часть матки. Потом расширил первый разрез. Оголив позвоночник, принялся раскачивать болтающуюся голову взад-вперед, пока позвонки не отделились друг от друга.
Глава 2. Женевьева
Шум
