наша кассирша рассказала, – продолжала Рита, – ей секретарша шефа рассказала.
По слухам выходило, что Виталик, развозя по домам вдрызг напившееся начальство, обчищает им карманы. Пострадавшие-то понимают чьих рук работа, но поймать за руку не могут. Единственным средством защиты стали записки предупреждения и записки-просьбы, которые перед попойкой наши начальники вкладывали в бумажники: «Виталик, положи, пожалуйста, на место», или «Положи на место, сукин сын, а то плохо будет».
Неожиданное резюме обсуждению кандидатуры Виталика сделала Тетя лошадь:
– И ничего страшного. По сравнению с нашим снабженцем Виталик не вор, а воришка мелкий, сосунок. Нашему снабженцу во всех складах, куда приезжает, надо не записки, а транспаранты писать: «Положи на место!» Только и транспарантов не хватит, и толку не будет.
Но завотделом, впрочем как и всех сотрудниц, более всего интересовала кандидатура единственной представительницы прекрасной половины человечества в будущей комиссии – Марины из машбюро.
– По каким это критериям наш шеф ее туда выдвинул? – возмущенно удивлялась Тетя лошадь.
– Известно по каким, – развила идею Галя, – по тем, что Капусту и «поручика», и Витальку: от каждой твари по паре.
– От пьянчуг и воришек есть, теперь и коза дранная будет, – закончила логическое рассуждение отдела Рита.
«Козой драной» Марину стали называть за глаза после оглушительного скандала, в результате которого наш прежний шеф отправился на пенсию по инвалидности, а Марину с теплого местечка в приемной шефа переместили в Машбюро.
Во время пребывания Марины на посту секретарши директора шеф решил срочно задать головоломку одному из завотделов и попросил Марину немедленно соединить его с проштрафившимся. Марина, не переставала оживленно болтать по городскому телефону, соединила шефа с заведующим отделом… горкома партии.
Шеф, едва услышал в трубке «Алло», не представляясь и, не спрашивая с кем говорит, обрушил на партийного функционера всю мощь своих трехступенчатых ругательств. А завотдела горкома подумал, что матюкает его более высокое начальство (а кто еще больше?) и смиренно молчал. Но минуты через три непрерывных ругательств у завотделом появились сомнения. Обычно начальство материлось не более полутора минут, а потом переходило к делу. А неизвестный матерщинник, хорошо обложив завотделом, перешел уже на его ближайших родственников, и конца его матюгам не предвиделось. Поэтому завотдела рискнул робко и вежливо поинтересоваться в паузе между ругательствами: с кем он имеет честь беседовать? Шеф ответил. Завотделом горкома партии представился тоже… Марина, продолжая оживленно болтать по телефону и сидевшие в ожидании аудиенции шефа посетители услышали раздавшийся из кабинета директора истошный вопль шефа: «Я больше не буду!!!» и грохот
