уж вошь поскользнется, – то им без интереса. Кто их знает, что там приключилось… Видно, люто старикан ее заедал. А может, и помер нехорошо, не по-христиански. То-то вдовица все бросила и мигом вновь под венец юркнула. Да за кого! Жермано парень был добрый, только где ж он ей ровня-то? А все ж и она его любила. Все глазами его искала.
Орсо нахмурился, задумчиво покусывая губу:
– Странная история. Почему они на отшибе жили? Односельчане их не жаловали?
Седые брови старухи дрогнули:
– Куда там! Мы в Жермано души не чаяли, пусть и посмеивались за спиной. Только ту старую пристань еще его отец строил. Там они и жили. Хорошо жили, поверьте мне, господин. Рику уже через два месяца не узнать было. Расцвела девочка, похорошела. И хозяйка она справная оказалась, не белоручка. Хоть и происхождения барского – быстро всему выучилась. А уж как вышивала…
Орсо снова сел и постучал пальцами о стол.
– Вы говорили, поначалу казалось, что Рика не горюет о покойном муже. Потом что-то изменилось?
Повитуха невнятно пробормотала, похоже, уже жалея, что распустила сплетни:
– Не знаю, господин… А только была у ней привычка – все она в сынишку вглядывалась. Волосы ему перебирала, личико оглаживала, а у самой глаза эдакие… тревожные, больные. Я такое видела, господин. Так себя те вдовицы ведут, что в дитяти отца разглядеть пытаются.
Орсо невесело усмехнулся:
– Или боятся. А родня у Рики была?
Старуха мрачно кивнула:
– Была. Ездил к Рике иногда один молодой господин в монашеском сане. Не знаю, какого ордена, не сильна я в этой премудрости. А только я трижды его видела, и не нравился он мне. Собой нехорош был, весь оспой погвазданный, а глаза… Ох и глаза! Черные, огненные, и такая тоска в них лютая, будто половина грехов людских ему на душу давит. И ведь что занятно… Жермано монаха привечал. А Рика – та не больно ему радовалась. В третий раз я аккурат стирать пошла на реку, так монаха того с Пеппино видела. Он с малышом на берегу сидел и ласково так по волосам гладил, словно сына родного. А потом гляжу – отвернулся и рукавом рясы глаза утирает. Я уж думала, привиделось. Вон оно как было. И все. Больше не появлялся он.
А через два года беда налетела, да всю семью и положили. Шептались в деревне, что там темное дело было. Какой-то враль поганый даже болтал, что Рика с Жермано еще при прежнем муже хороводилась. От него и понесла. Люди… Им только дай помелом потрепать.
Но наш пастор на сельском кладбище Ремиджи хоронить не позволил. На опушке леса упокоили, недалече от пепелища. А сына их так и не нашли. Видно, сгорел мальчонка подчистую. Славный был постреленок, смышленый. Ох, горе… – Повитуха встала, не отирая выступивших на глазах слез, и сурово воззрилась на Орсо: – Господин… не мучайте старуху. Рассказывать – оно так, слова одни. А как вспомнишь – так нутро стынет. И деньги ваши заберите, не нужно мне платы за чужие горести.
Полковник медленно
