нахмурился:
– Мессер Барбьери… Прошу вас.
Он отступил назад, слыша, как лавочник протопал в комнату и тяжело водрузил что-то на шаткий стол.
– Мать честная, – прогудел Барбьери, – да что ж это?! Ты как, парень? – Локтя оружейника коснулась широкая ладонь.
– Да ничего, обмогнусь… не впервой. – Пеппо окончательно смутился. Он еще не думал, как объяснить ту страшную ночь отцу Росанны. А лавочник уселся на табурет и шумно вздохнул:
– Ты это, приятель, сядь… Потолковать надо.
Пеппо запер дверь и сел напротив Барбьери. Тот еще немного помолчал, пыхтя и отдуваясь.
– Риччо. Мне того… дочка все рассказала. Как вечером гад этот вломился. Ишь уж до чего додумались. Монахами рядятся, сукины дети. – Он сделал паузу, а потом неожиданно издал звук, похожий на всхлип: – Одна она у меня, Риччо… Ничего больше в жизни нет. Пес бы с ними, с деньгами, да и с лавкой самой, хоть бы тот мерзавец ее сжег дотла, только дочку не тронул. И как тебя угораздило именно к закрытию прийти? Не иначе, архангел за руку привел… Росанна рассказала, как ты его за собой сманил. Как вернулся, краше в гроб кладут. Не знаю я, Риччо, может, и молчит она о чем, не хочет сердце мне рвать. А только я ж дочку знаю. И вижу – не кровит у ней душа. А значит, уберег ты ее от самого страшного. Я человек простой, Риччо. Говорить не обучен. Словом, спасибо тебе. Ей-богу, когда чего надо… ты только скажи. Я теперь у тебя по самый гроб в должниках.
– Да что вы, мессер Барбьери! – Пеппо заерзал на табурете, ощущая, что тот сейчас провалится прямиком в погреб. – Я-то… да что я…
– Ты давай не заикайся! – хлопнул лавочник ладонью по столу. – Все «кабы» да «если бы» – это слова. А я про дело толкую. Уехал, черт старый, бросил дочурку одну всякой падали на потеху. А ты оказался рядом тогда, когда меня не оказалось. И сделал то, что по совести – моя забота. Где теперь тот лахудрин сын, я не спрашиваю, где б ни был – туда ему и дорога.
Барбьери снова вздохнул, а потом осторожно похлопал оружейника по плечу.
– Не знаю, где у тебя болит… – пробубнил он и добавил совсем тихо: – Спасибо, сынок. Храни тебя Господь. – Он поднялся на ноги. – Пойду я, Риччо. И тебе отдыхать потребно, и Росанну оставлять теперь пуще смерти боюсь. Ты это… я тут тебе кой-каких гостинцев приволок. Ты не подумай, что я вроде как откупаюсь. От чистого сердца, ей-богу. Бывай, парень. Поправляйся.
От этой неловкой и бесхитростной сердечности Пеппо ощутил, как глупо защипало в горле.
– Благодарю, мессер Барбьери. Росанне поклон передавайте.
…Лавочник ушел, а юноша запер дверь и вернулся к столу.
– Вот черт, а?.. – пробормотал он, чтобы как-то выразить обуревавшее его замешательство. Росанна, похоже, представила отцу его, главного виновника случившегося, в лучезарном ореоле героя. От этого было не на шутку конфузно…
Постояв у стола, Пеппо неуверенно стянул с принесенной
