пострадать, однако угрозы земле российской не видели, а сказать людям всю правду Фёдор Саяпин не мог. Даже Аринушке свет Григорьевне, жене своей златовласой, бок о бок с которой прожил, почитай, с самого своего рождения – недаром отцы побратимами были, а матери-подружки чуть ли не день в день родили, – даже ей, от которой не хранил ни единого секрета, сказал всего несколько слов:
– Про поход, Аринушка, никому ни слова. Указ атамана!
Фёдор и его добровольцы помалкивали, а «Амурская газета» печатала новости из Китая, и они отнюдь не радовали. Более того, до слёз тревожили жён и матерей уходивших на ту сторону Амура казаков.
Одиннадцатого июня боксёры вошли в Пекин, и там начались погромы иностранных представительств и убийства христиан – католиков, православных и протестантов. На улицах валялись изуродованные трупы стариков, женщин и детей, и боксёры с удовольствием фотографировались на их фоне.
– Ну как же такое возможно?! – поражались русские, видя эти фотографии в газетах. – Такой хороший народ, такие добрые люди! Откуда это зверство повылезло?!
– А чего вы удивляетесь? – говорили некоторые, более дотошные. – Думаете, наш народ не такой? Погодите, когда припрёт, такое дерьмо из нас полезет – многих в ужас приведёт.
Особую ненависть повстанцев испытали на себе китайцы – «прислужники белых дьяволов». Показательно был схвачен и публично на площади Тяньаньмэнь, что у южных ворот Запретного города, императорского комплекса дворцов в Пекине, распилен пополам деревянной пилой китайский сопредседатель Правления КВЖД Сюй Цзинчен.
Арина Григорьевна «Амурскую газету» не читала, но уши-то не заткнёшь – от соседей и знакомых прознала про эти ужасающие новости и, естественно, связала их с походом, куда собрались муж и сын. Слёзы, понятно, полились сами собой, но Фёдор обнял её, отвёл в сторонку, постояли они так несколько минут, ничего не говоря, и всё прошло. По крайней мере, для сторонних глаз.
Семнадцатого июня, ещё до восхода солнца, полусотня собралась на берегу Амура, версты полторы не доезжая посёлка Верхне-Благовещенского. Здесь и берег был подходящий – невысокий ярок, заросший тальником, и ширина реки небольшая, саженей сто – сто двадцать, да и глубина позволяла форсировать вместе с конями.
Казаки разделись догола, одежду, карабины и прочий скарб приторочили к сёдлам и пошли, ведя коней в поводу. Вода была прям парная, река подёрнулась белёсой дымкой, уже зарозовевшей в свете зарницы; тишина стояла такая, что ломило в ушах.
Шли молча, без лишнего плеска, даже лошади не дёргались, не всхрапывали. На матёре дно ушло из-под ног, пришлось плыть, держась за сёдла. Недалеко, сажен пятнадцать, поэтому снесло не очень. Правда малорослика Ильку Паршина быстрина оторвала было от седла и потащила, но шедший следом Иван успел ухватить товарища за волосы и вернуть на место. Спасённый не ругнулся даже шёпотом, только головой покрутил, словно проверил, всё ли на месте,
