роз дрожали,Твой стан пленительный
манил
что сладкий, майский мёд,
И водопадом
локоны волос
на плечи ниспадали.
Обворожительный твой взгляд
о тайне чувств вещал,
И профиль
томный твой —
изящества дыханье,
Он тонкий,
нежный
аромат собою источал,
К богам взывая,
к небесам,
к стезе благоуханья.
И влагой воздуха ночи
подёрнутость ресниц,
И рдеющих ланит
божественный румянец,
Всё
меж собой переплелось
в мелькании десниц,
И воспылал
под сенью звёзд
любви протуберанец.
Давай, заходи!
Туч распахнутость рвётся надтреснуто,
Блики вспышек роняя во мглу
По веленью небесного деспота,
Пожелавшего зреть кутерьму:
Опрокинутость неба над крышами
В свете нимбов ночных фонарей;
Перестук межоконными нишами,
Что затеял проказник борей…
Запредельем разверзшимся дышится,
Низошедшим с провальной дали.
Глас привратника адова слышится:
«Не стесняйся! Давай, заходи!»
Этюд
Калейдоскоп ночи
в жемчужном ожерелье
Прочерчивает высь,
наискосок,
от горизонта,
Муара
исчезающей полоскою
С вкраплениями
цвета побежалости.
В небесный Пер-лашез
с его просперети
Мчит панпсихизм
с вселенской одержимостью,
Чтоб в Эйкумену
одухотворённости
Предвзятость привнести
Реминисценции.
Ажурные узоры
кружев витиеватых
Из множества сплетений
волшебных струй лазоревых
Светятся перманентно
в мерцающих провалах
Адажио с аллегро,
в глубинах виртуальных.
Багрянца матового
тени эфемерные
Блуждают,
движимые
силою спонтанною,
Той,
что сканирует,
на уровне делирия,
Петроглифы
на стеллах мироздания.
В перистальтически
локальной испещрённости
Прелементарное
присутствие возводится
Постнастальгии
существа рудиментарного,
Что «на круги своя»
к истокам возвращается.
Планеты бег
Планеты бег вокруг светила
Неумолимо быстр и вечен,
Отмерен им наш век земной.
А мы коптим как лампа керосиновая
Или поджареная корка апельсиновая,
И дел всего-то, Боже мой!
Как мелочны дела людские
И мизерны
