сигара, – Кармен смотрела на сигару.
Он осматривал стеклянный куб, вытирал уже не существующие капли. Все тер и тер, не в состоянии остановиться.
– Простите, я случайно, я не хотела, сеньор, – мямлила она, присела и подняла его сигару, положила ее в пепельницу.
– Выйди! – рявкнул он. – Сначала научись, – смахнул фарфоровую кружку в мусорное ведро, разливая чай по полу и столу. – Пусть тут все приберут, – распорядился он.
– Хорошо, сеньор, – в ее голосе послышались слезы.
Однако она сдержалась, пока не вышла из кабинета, и только там расплакалась.
– Серхио, – тихим голосом обратилась она к мужчине, стоявшему около кофе машины, – вызови Мартину.
Мужчина не спросил ее, почему она плакала, словно не замечал ее слез. Девушка метнулась в сторону туалета. Серхио посмотрел на приоткрытую дверь, пожал плечами, словно вся эта ситуация для него была привычным делом. Он увидел сеньора, но тот даже не заметил его.
Ему было все равно, что бумаги в папке намокли, что чашка разбилась. Только куб интересовал его и бумажный домик-календарь, который он всего лишь несколько минут назад небрежно отодвинул в сторону. Неделя. У него неделя, его загоняли в рамки, Артуро поставил куб на полку в шкаф и закрыл дверцу. Ему бы хотелось выбросить календарь в мусорное ведро, но пальцы просто сжимались, сминая твердый бумажный домик…
…бумажный скрученный шарик, направленный четкой рукой, коснулся центра, слегка отпружинил и устремился вниз. Одно и тоже движение уже много лет подряд. Это стало ее единственным развлечением, порой ей казалось, что она сходила с ума, но мысли, словно ее проклятие оставались ясными и четкими. Она помнила многое, что хотелось бы забыть и не вспоминать.
Когда-то она очень любила дартс, вместе играли с братом, собирались участвовать в соревнованиях. Оливия подтянула ноги и обняла колени руками, спиной уперлась в холодную стену. Все, что у нее осталось – это только воспоминания. Воспоминания о том, какой ее была жизнь до той черты, когда она впервые ее переступила. Тогда она и не думала, что в последний раз держала в руках дротик.
Артуро приболел, и отец хотел оставить его дома, чтобы ехать с ней одной на ее первые несостоявшиеся соревнования, мама уже тогда умерла. Оливия поняла, что почти не помнила, как выглядела мама, да и образ отца становился блеклым, тусклым. В ее воспоминаниях он всегда был серьезным, практически угрюмым. Он с каким-то укором смотрел на своих детей после смерти жены.
Она уже не помнила из-за чего разгорелась у нее с братом ссора, но очень четко помнила то, что случилось потом, когда она со злости кинула в него обычный дротик. Оливия клялась, что она не хотела, что просто так получилось, что она не специально, но отец словно не слышал. Артуро рыдал и бился в истерике, он был весь в крови. Вместо того, чтобы вести ее на соревнования, ее оставили дома с няней. Отец уехал с Артуро в больницу… назад они вернулись спустя неделю. Артуро смотрел на нее одним глазом, второго глаза
