учёным завершить модель дезоксирибонуклеиновой кислоты.
А однажды мы втроём наблюдали сношающихся черепах. Они орали по-человечески самозабвенно и громко. Я со смеху покатывался. Но эти двое… Они же с видом магистров простояли весь процесс, отпуская редкие комментарии по поводу наипригоднейшей для оплодотворения температуры дня и состава почвы в террариуме.
Но есть и другая теория, полярная предыдущей, и к ней я периодически возвращаюсь. Говоря кратко, Адам просто ловит кураж, дурача меня.
В трезвом уме я почти никогда в это не верю. А накатывает это подозрение в моменты абсурда, такого, как сейчас, когда мы засели в кафе «Рожок» за тесный столик поесть мороженого. Ведь не может Адам не замечать, как в нескольких дюймах от него сквозь серый штапель за нами подглядывают большие острые соски? Или как плечи, мягкие и покатые, сами того не ведая, соблазняют, повинуясь зову природы?
Я услышу этот зов сквозь любой воск с любой мачты[36] и всегда смогу отсеять волны, что, как сейчас, шли не ко мне. Агата была единственной из деревенских, чей бюстгальтер был намеренно забыт дома не для меня. Для её обитающей средь книжных замков натуры я слишком смазлив, слишком нахален. Иначе говоря, я – позёр, и мне позарез не хватает романтичности. В книгах я, безусловно, персонаж отрицательный, а совесть мою, как сказал бы Доусон[37], вообще унесло ветром. Агата отдала бы меня под трибунал при первой возможности и уж точно бы в жизни не села ко мне за столик, если бы нас не объединяло знакомство с Адамом.
За спиной она звала меня «этим мятежным демоном». За мою экспрессию в танцах и красоту неотёсанного дикаря, которой, по её мнению, я обладал. Вечерами по выходным, когда в «Свином рыле» устраивались танцы, я подрабатывал жиголо[38]. Деньги мне нужны были, чтоб своё дело начать и отчалить поскорей от отцовского порога.
В детстве мне думалось, что взрослые добывают себе хлеб, занимаясь исключительно милым сердцу делом. Повзрослев, я обнаружил, что деньги чаще дают за то, что нравится другим. Особенно если зарабатывать приходится втайне от кого-то.
Однако не жалуюсь. Моё ремесло тяжёлым точно не назовёшь. Из бесстыжих, вроде меня, франтов, как правило, всегда выходили хорошие танцоры. А уж убедить глухую деревню, полную послевоенных вдов, что ты движения где-то в Аргентине изучал, дело совсем нехитрое. От природы мне дан взрывной темперамент, а скульптурная форма тела с младых ногтей точилась игрой в регби.
Я всецело осведомлён о наличии у себя смазливого рыла и обо всём таком прочем, что под ним. Всем кажется это чем-то убийственно классным – иметь такую внешность. Знаете, в действительности это – как открыточный приморский городок – тот, кто в нём живёт, постоянно страдает от наплыва туристов. И тут либо переезжай, либо сдавай комнаты курортникам. Из-за нужды в деньгах я выбрал второе. Сдаю свой камбуз[39] местным дамам. Они и рады. В их заждавшихся взглядах я был лакомой конфетой, с головы до ног блестящей.
Аллюзия на «Одиссею» Гомера. Чтобы не поддаться зову сирен, Одиссей велел привязать себя к мачте и залепить уши воском.
Эрнст Доусон (1867–1900) – английский писатель и поэт. Цитата «Унесённые ветром» взята из его стихотворения Non Sum Qualis eram Bonae Sub Regno Cynarae.
Наёмный партнёр для танцев.
Задница (
