до дома, я поднялся в детскую посмотреть на спящего Габриеля. Я рассматривал изгиб его длинных ресниц, касающихся щечек, темные волосы Каро и мою оливковую кожу. Меня охватил жуткий страх, что с ним что-то случится, пока я езжу в Дептфорд. Это был иррациональный страх, но, спустившись вниз, я сказал няне Габриеля, что один из лакеев всегда должен сопровождать их во время прогулок в парке. Эта мера предосторожности немного успокоила меня, и я попросил Помфрета, чтобы Гастон пожарил мне отбивную на ужин. Несмотря на все случившееся в течение дня, зайдя в гостиную, я задумался о разговоре с Каро.
У Каро на портрете Гейнсборо было такое же овальное лицо, как и в реальности, такие же голубые глаза. Она радостно улыбалась, и выражение лица только подчеркивало ее красоту. Когда-то она так смотрела и на меня, и это вызывало приятное возбуждение. Но почему-то все очень быстро пошло не так. Я провел много часов, пытаясь понять, что именно.
Если я поднимал эту тему, то получал ответы, которые меня не удовлетворяли. Если я настаивал, то в конце концов жалел об этом. Во время нашего последнего разговора Каро спокойно посмотрела на меня и попросила:
– Пожалуйста, объясни, какие обязанности жены я выполняю плохо.
Я сказал что-то про любовь, она отвернулась, но мне показалось, что я успел заметить вспышку боли в ее взгляде. Впрочем, когда она снова повернулась ко мне, ее глаза были ясными.
– Мы не любовники из романа, Гарри. Я родила тебе наследника и дала богатое приданое. Твои интересы – это мои интересы. Разве этого недостаточно?
Молодой виконт, который появился в нашем доме на прошлой неделе, не был ни первым, ни последним. Мне это не нравилось, но я не собирался запирать ее дома. Я не мог представить ничего хуже, чем превратиться в тирана, как мой отец, которого презирали жена и сын.
И таким образом росло наше недовольство друг другом, Каро была несчастна, и от этого несчастным становился я. Иногда я замечал, что она очень странно смотрит на меня, и боялся, что она может читать мои мысли. Иногда я задумывался, не надеется ли она на мою смерть.
Я не знал, как исправить наши отношения. Я не знал, хочу ли пробовать. Я знал только, что для меня может быть только одна Каро.
Чуть позже я отправился в библиотеку, где взял чернильницу и перо и по памяти нарисовал рабовладельческое клеймо. Полумесяц, повернутый так, что рога смотрят на юг, а сверху – полоса с небольшими штрихами наподобие венчающей его короны.
– Разве это не гротеск? – заметил однажды Тэд. – Человек с клеймом его владельца, словно пальто с пришитой к нему биркой?
Чье это клеймо? Я неотрывно смотрел на собственный рисунок.
Я выложил на письменном столе то, что нашел сегодня: аболиционистскую брошюру, опиум, письма с угрозами, пачку старых бумаг с черепами, серебряный жетон. Затем я вспомнил человека, которого видел в квартире Тэда, его размытое белое лицо. Как я ни старался, больше ничего не смог про него вспомнить.
«ХВАТИТ ЗОДОВАТЬ
