Хильди была за рулем отцовской машины, дух захватывало, я сидела рядом с ней, а Фрэнклин сзади. Мне приходилось придерживать шляпу от солнца, чтобы она не слетела с головы, и я невольно оборачивалась посмотреть, как дорога убегает прочь, как местные глазеют на модную машину и как улыбается мне Фрэнклин, откинувшийся на кожаную спинку заднего сиденья. Невозможно было не улыбнуться в ответ, так меня переполняла радость.
На лодке Фрэнклин встал за штурвал – в белой морской фуражке и рубашке с расстегнутым воротом. Хильди тоже надела фуражку и комбинезон с длинными брюками, в котором выглядела невероятно высокой и элегантной. На мне, конечно, было длинное кремовое платье, у меня ничего, кроме платьев, не водилось, но под него, так чтобы отец не заподозрил, я надела горчичного цвета купальник, который нашла для меня Хильди; сама она из него давно выросла. Я никогда раньше не надевала купальник. В реке или море я плавала в панталонах и белье или, если рядом никого не было, как чаще всего и бывало, вообще без всего. Я хотела чувствовать воду на коже – так мне казалось, что я водяной ребенок, морская нимфа, русалка. Купальник Хильди был броского василькового цвета, как летнее небо в зените, а купальная шапочка – ярко-розовая, так что она выделялась, как экзотический цветок среди английских маргариток.
Лодку они взяли напрокат такую, какой я раньше не видела: моторный катер, называвшийся «Танцующий свет», он походил на яхту, только с мотором, а не с парусом. Фрэнклин смеялся и говорил, что это «чертовски легко, легче, чем ходить под парусом», и что я могу попробовать, если пожелаю.
– Резво бегает, – отметил он.
Главное было не слишком разгоняться, чтобы все остальные на своих старых парусных лодках и гребных шлюпках не злились, как сказал Фрэнк.
Мы забрали катер на причале в Уорксхэме и пошли по реке Бьюр к Хорнингу, где пообедали и выпили пива, сидя на траве в таверне «Лебедь». Я раньше никогда не пила пива, но они сказали, что в жаркий день это то, что нужно, и, хотя рот мне свело от резкого вкуса, а пена попала в нос, из-за чего я закашлялась, я допила все до дна, и они разразились одобрительными возгласами.
Потом мы с Хильди лежали на катере, пока он полз по реке. Мы уже были в купальниках, и я остро осознавала, какие у меня худые руки и ноги, как они торчат у всех на виду, и какое у меня тело – не совсем женское. Длинные, бледные конечности Хильди сияли на солнце. А у Фрэнклина, закатавшего рукава до локтей, предплечья были золотыми. Лежа на катере впереди – «на носу», как мне сообщили, – я решила, что могу подглядывать за ним, стоявшим у штурвала, так, что он не заметит. Но, когда я пялилась на изгиб его челюсти, там, где она переходила в шею, он меня застукал. На долгую секунду мы встретились глазами, и я вполне уверилась в том, что он знал, что я на него смотрю.
– Как тебе?
– Потрясающе, – сказала я, используя одно из их словечек.
– Скажи, да? По-моему, именно такое отец называет «буколической идиллией». Он считает, что современному человеку следует вернуться к природе,
