должно быть, что Хью избегает обсуждать эту тему, и не желает пересекать опасную черту, но уголки побелевших губ выдают то, что не дает покоя Салли уже какое-то время. Она верит в День «Д».
– Конечно, не против, делайте, как вам удобно, – весело говорю я. – Честно признаться, дети будут только рады, если им не придется есть мою стряпню.
– Ты собираешься готовить? – в ужасе спрашивает Чарли, отпускает мою ногу и пятится. – Не-е-ет!
Я выразительно пожимаю плечами. Подобный цирк разыгрывается у нас регулярно. Салли моргает, ее лицо приобретает нормальный цвет.
– Тогда я займусь кухней. Эйвери скоро придет, она приглядит за малышами, а я пороюсь в кладовой, посмотрю, что можно сочинить.
– Я и сама пригляжу за детьми, – со смехом говорю я.
В конце концов, я их мать. Но Эмма уже пытается забраться на шкаф, Чарли толкает меня к стене, Макс пускает слюни прямо на мои ботинки, и я, не пробыв дома и пяти минут, уже дико утомилась. В уголках глаз Салли разбегаются морщинки.
– Эйвери сделает это с удовольствием. И ей тоже хочется отвлечься.
Они, насколько мне известно, не родственницы, однако Салли души не чает в Эйвери, заменяя той бабушку. Здесь так принято. Если есть пустота, мы ее заполняем.
Поворачиваюсь к высоким окнам на западной стороне и вижу, как Эйвери в сарафане с пышной юбкой и цветочным рисунком пересекает вытянутую лужайку. Из-за переросшей травы ее изящная походка превращается в неуклюжее марширование типичного подростка.
Еще пару лет назад она подавала большие надежды как балерина. Помню ее стройной, как тростник, девочкой, занятой упражнениями на растяжку у школьной изгороди: взмах вытянутой ногой до самого уха, разинутые рты зрителей. Она уехала учиться в престижную балетную школу в Кардиффе, не закрывшуюся, несмотря на войну, но каких-то две недели спустя партнер уронил ее, и она получила перелом голеностопа, полностью залечить который оказалось невозможно.
После возвращения на Лют бедняжка Эйвери никак не найдет себе места. Ее ухажер, здешний паренек, с которым она то встречалась, то расставалась, ушел на войну и не всегда может отвечать на электронные письма, и будущее ее представляется туманным. Она подрабатывает на полставки в сельской школе, но сейчас на острове не осталось других детей, кроме моих.
Кроме моих. У меня екает сердце. Эйвери пробирается сквозь траву к каменному крыльцу, ее светлые волосы развеваются за спиной, точно ленты. Я впервые по-настоящему осознала: вот почему сегодня так тихо. Все остальные отослали своих детей на Суннан, только мои до сих пор здесь. Они да Эйвери, в свои восемнадцать совсем еще ребенок. В этом есть что-то неправильное. Не надо бы им тут находиться.
Или же, наоборот, все так, как дóлжно, все в некоем уродливом смысле правильно. Джон сказал, что преподобный Уоррен все равно не пустил бы Чарли на корабль. Ему полагается быть здесь, вот он и здесь.
– У вас есть какие-нибудь соображения насчет Дня «Д»? – раздается за моим плечом
