присущей детям с нервными болезнями:
– Нет, отец! Вы краснеете, значит хотите что-то скрыть от нас.
Она встала, наклонила голову с притворной обидой, надула губы и косо посмотрела на отца.
В ту самую минуту без подготовки, пока не появилась настороженность, он почувствовал насущную потребность всё рассказать, чтобы очистить совесть перед существом, сошедшим с небес, перед невинным ребёнком, бросить правду, лежавшую камнем на сердце, перед этой худенькой девочкой. Он протянул руку, взял Нихаль за запястье и прижал к себе этого худого ребёнка, похожего на тонкую нежную ветвь, не допускавшую возможности, что из неё может получиться женское тело; запустил пальцы в её волосы, похожие на облако светлого шёлка над маленькой головой. Нихаль, мгновение назад весело щебетавшая, теперь ждала с тревогой на лице, как птица, которая почувствовала дыхание опасности, пролетевшее в тишине над её гнездом. Тогда Аднан Бей не смог сдержаться и спросил:
– Нихаль! Ты же меня любишь? Очень, очень, очень любишь.
С присущей детям хитростью она не захотела отвечать, не поняв смысла вопроса. Отец продолжил:
– Нихаль, я думаю кое о чём для тебя.
Его сердце сжималось, когда он говорил эту ложь:
– Пообещай мне, поклянись, что не будешь возражать и согласишься. Потому что любишь меня, да, потому что любишь меня…
Он не мог закончить фразу и обнаружил в своём голосе что-то, пронизывавшее тело холодной дрожью. Аднан Бей трусливо замолчал, подобно преступнику, не осмеливавшемуся признаться в убийстве. Нихаль медленно убрала руку и на шаг отошла от отца. Она, бледная и безмолвная, посмотрела на него с робким вопросом, застывшим на устах. Но не задала этот вопрос. Почему? Неизвестно. Ничего не предполагая, не пытаясь найти смысл в словах отца, она вдруг почувствовала, что мужчина, которого она любила больше всего на свете, отец хочет сказать ужасную ложь, которая тотчас сломает ей жизнь, а не как обычно обмануть в мелочах.
В комнате было темно, но они видели друг друга среди сумрака. Между ними словно дул холодный ветер. Отец и дочь молча смотрели друг на друга. Разговор, который необходимо было продолжить, вдруг оборвался. Нужно было прервать эту тишину. Аднан Бей упрекал себя. Зачем он решил сказать сегодня, когда ещё ничего не сделано и даже не получен ответ?
Вдруг они услышали похожий на колокольчик смех Бюлента, бежавшего по холлу. Кто-то гнался за ним. Бюлент убегал, его смех и топот маленьких ножек то доносились до места, где произошла эта беззвучная катастрофа, то исчезали в дальних углах холла. Чтобы что-то сказать, Аднан Бей произнёс:
– Наверное, Бехлюль снова гонится за Бюлентом…
Нихаль сказала:
– Попрошу, чтобы перестал. Ребёнок и так устал, сегодня мы всё время ходили пешком.
Нихаль искала повод, чтобы сбежать.Аднан Бей полагал, что разговор нельзя было оборвать и останавливаться опасно и решил обязательно рассказать об этом кому-нибудь другому, если не расскажет Нихаль.
– Нихаль! –
