и всё стало на свои места. И раненый российский лётчик, и белая ткань парашюта, что предательски повисла на заборе, как будто крича банде вооружённых супостатов: – Эгей… сюда! Здесь он! Хватайте его!
Но всё это она досматривала и додумывала уже в прыжке, целясь «Жориками» на пыльный пятачок возле шлема лётчика. Приземлившись, Катя удобно и цепко ухватилась за парашютные стропы и стала рывками подтягивать тело вместе с парашютом к порталу, благо до спасительного порога было чуть больше метра.
Но пятясь назад, она вдруг упёрлась в стену. Не поднимая головы, Катя оглянулась, и вместо щелястой скрипучей двери, она увидела серую шероховатость штукатурки. Дверь в портал исчезла. Катя растерянно выпрямилась. Маленькие вооружённые фигурки подросли, и уже можно было рассмотреть азартные потные рожи, зловеще замотанные в платки.
Её охватила паника. Уже не в себе, она резко развернулась, отчаянно, со всей силы пнула стену левым «Жориком» и прокричала: – Парамонов!
Это не помогло. Серая штукатурка была издевательски спокойна, нерушима и не собиралась превращаться ни в какую тебе дверь.
Катя растерянно обшарила взглядом поверхность стены и сразу же наткнулась на знакомую, аккуратную выемку под ключ. Шепча: – «Рразз-зява парнокопытная…» – она торопливо похлопала себя по карманам, тут же обнаружила ключ в правом кармане джинсов и через мгновение, уже следующим пинком, распахнула спасительную, щелястую и скрипучую. Кряхтя и дёргаясь из последних сил, Катя оказалась в портале, но на этом всё и застопорилось.
Это было странное ощущение. Она вся была уже внутри портала, но её кулаки, сжимающие стропы, словно бились о невидимую преграду. Преграда была нетвёрдая и пружинила, но при этом не пускала в портал чужую материю. На Катю опять накатила паника, и она забилась в этом капкане, помогая себе всем телом. Но осознав всю тщету своих усилий, она разжала кулаки, в отчаянии схватила себя за голову и вдруг дико, продолжительно заверещала, как маленький беззащитный зверёк, врасплох застигнутый чьими-то безжалостными клыками.
Это было, как на последнем конкурсе. Когда она, ничего не подозревая, вышла на сцену, уселась, расправила на коленях свою чёрную, вышитую подложку, прижала к себе домру, глянула в ноты, и впервые за девять лет обучения музыке, обнаружила, что не понимает в этих закорючках ровным счётом НИЧЕГО!
Она тупо смотрела в ноты, а ощущение иррационального и абсолютного непонимания всё длилось и длилось. Секунды плавились и капали на пол сцены. Тишина в зале стояла абсолютная и ужасная, как перед цунами. И вдруг в этой жуткой тишине кто-то спасительный уронил со стола шариковую ручку. Наверное, кто-то из жюри. Для Кати, этот незначительный щелчок отскочившей от пола пластмассовой ручки, мгновенно выкинул всю вату из головы и на освободившееся место, сразу же, вернул весь девятилетний
