вы неправы.
– И поэтому обозвал меня идиотом? – возмутился дружище Бела.
– Ну, наверное, это случилось уже потом, когда его захлестнули эмоции, вызванные осознанием своей правоты. Согласитесь, разве стал бы этот человек спорить с вами, не будучи глубочайшим образом убежден, что он прав? Но пойдем дальше: коль скоро он был уверен, что правда на его стороне, то не заслуживает ли уважения его готовность и вас увлечь на путь истинный?
Трактирщик покачал головой:
– Ну уж простите! Я, может, не понимаю вас до конца, но знаю одно – как называется человек, способный для утверждения своего мнения хамить другим людям. Это нечестный, непорядочный человек. Ведь если вы подойдете к делу с моей стороны…
Тут он обвел глазами сидящих за столом, словно выбирая, к кому можно обратиться с вопросом, и его взгляд остановился на Дюрице. Но часовщик поспешил откреститься:
– Чур меня, сударь.
Дружище Бела махнул рукой и обратился к столяру:
– Я хотел бы у вас спросить, господин Ковач, приходило ли вам когда-нибудь в голову во что бы то ни стало навязывать свое мнение кому-то другому?
– То есть как? – подавшись вперед, удивился Ковач.
– Но простите, милостивый государь, – вмешался Швунг, – мы говорим о вещах серьезных! То бишь не о том, надо ли добавлять в сыр паприку, и не о том, как есть фасолевый суп – с луком или без лука.
– Совершенно верно, – закивал фотограф.
– Мы говорим о том, – продолжил книжный агент, – что у человека может быть мнение по вопросу, который касается, скажем так, всего человечества. Он, естественно, убежден, что мнение его может принести человечеству пользу, – столь громкий пример я беру, разумеется, просто для большей ясности. Так вот, человек сей считает, что правильно лишь его мнение, и желает не держать это мнение при себе, а, будучи убежденным в его полезности, сделать доступным для всех. То есть он хочет людям добра. Вы понимаете?
Дружище Бела повернулся к столяру.
– Вот скажите, господин Ковач, – спросил он, склонив голову набок, – у вас когда-нибудь было желание повлиять на мнение других?
– Господь с вами, – всплеснул руками Ковач. – Ведь известно – и любой из присутствующих это подтвердит, – что я тут живу с самого рождения и известен всем как человек работящий и честный, степенный. Верно я говорю, господин Дюрица?
– Разумеется, – сказал часовщик, опять начавший следить за мухой на потолке.
– У меня никогда и ни с кем не было никаких разногласий. Да как бы я мог осмелиться… не знаю, как и сказать… в чужие дела встревать?
Книжный агент положил ладони на стол и с нажимом заговорил:
– Ну вот, видите. Вы на меня не сердитесь, – он повернулся к фотографу: – я знал, что мы к этому придем, и потому только помогал вам, чтоб остальные поняли, о чем тут речь. Короче говоря, так оно и должно быть, дорогой господин Ковач. Именно так, дорогой дружище Бела. Потому что такое приходит в голову только министрам, да королям, да всяким
