рядом со своим.
– Все мы люди, все мы человеки, – сказал он, снова устраиваясь за столом.
Трактирщик тоже вернулся на место. Принес заказанное гостем вино, поставил перед ним, затем сел и, достав сигареты, предложил поочередно собравшимся.
– Ишь ты, никак вы разбогатели, дружище Бела? – удивился Дюрица, уставясь на пачку «Дарлинга». – А все плачетесь, как бедняк горемычный! Вон какое богатство в кармане.
Трактирщик с довольным видом улыбнулся:
– Да вы не подумайте… Это мне один капитан подарил!
– Что до меня, я таких вещей никогда не любил, – заявил Ковач, тщательно выбирая себе сигарету из пачки. – По совести говоря, никогда я не понимал и чего господа в них находят. Все равно что одеколону нюхнуть.
– Чего находят… чего находят… – приговаривал Кирай, тоже вытягивая себе сигарету. – Выдрючиваются. Не подумайте, господин Ковач, будто им это нравится. Им самим противно, но ничего не поделаешь, надо пустить пыль в глаза. Вот, мол, я какой барин, угощайся, братец! А сами плюются. Но мода есть мода.
Столяр кивнул:
– По-моему, господин Кирай прав. Наедине-то, поди, они такого не курят, по крайней мере, мужчины. Помнится, в бытность мою подмастерьем, когда я еще в Буде работал, у Тушека и Компании, довелось мне у такого вот барина состоятельного побывать. Так он, барин этот, на прощанье протянул мне сигаретницу, а там в одном отделении были сигареты «Левенте»[3], а в другом – вот такой же «Дарлинг». Причем шкатулку он так повернул, чтобы я взял «Дарлинг», а сам «Левенте» закурил.
– А может… – встрепенулся маленький посетитель, – он, может быть, для гостей держал эти деликатные сигареты, а сам любил что покрепче?
– Может, и так, – ответил Ковач. – Как бы там ни было, сам он закурил «Левенте».
– Да для форса это, – заявил Швунг, подождав, пока трактирщик наполнит его стакан. – Для форса, можете мне поверить. Не хочется хвастать, но по роду занятий мне приходится вращаться в таких местах, и, по-моему, я эту публику изучил. За столько-то лет. Люди они неплохие, но очень уж большое значение придают вещам, на которые мы и внимания не обращаем.
Трактирщик наполнил стаканы всем остальным.
– Это верно, – согласился он. – Я вот работал когда-то в Буде, как раз в Хювёшвёльде, у Балажа, и жил там в одной семье, небогатые, но порядочные, сердечные люди, вся семья как есть. А напротив жил какой-то статский советник. Крупной шишкой был в министерстве. Так вот, этот тип, представляете, по утрам в чем мать родила занимался гимнастикой на балконе: руками махал, приседал, подпрыгивал, стучал себя в грудь. И в жару занимался, и в стужу, каждый божий день.
– Видно, бзик у него такой был, – сказал Ковач.
Маленький гость наполнил себе стакан – ему-то хозяин трактира, естественно, не наливал, но теперь с нетерпением ждал, что он скажет, отведав его вино.
– Если позволите мне вмешаться, – начал новоприбывший, – я тоже как-то попал в одну такую господскую
Левенте – профашистская молодежная организация в хортистской Венгрии, где юноши проходили начальную военную подготовку.
