посмеяться. И еще ей было приятно наблюдать, насколько духовный пастырь Руана и завоеватель этого края ладят между собой.
Эмма уже знала историю, как во время первого появления Ролло в Руане, Франкон вышел к нему навстречу с горсткой горожан и признал его власть, умоляя взять город под свое покровительство. Франкон сам поведал Эмме о событиях тех дней:
– Древний Ротомагус был дотла разрушен набегами викингов. Уцелели лишь каменные постройки моей резиденции на острове. Но они не могли служить защитой тем немногим беженцам, каких я смог приютить. И когда Ролло пришвартовал свою ладью на противоположном берегу, я помолился Пречистой Деве и ее Сыну, и с горсткой монахов отправился к нему по мосту, дабы молить о снисхождении. Причем, двигаясь во главе процессии, я уже был готов принять мученическую смерть. Но к моему изумлению, прибывший варвар не обошелся с нами сурово. Когда же мне удалось поговорить с ним, я убедился, что этот викинг вовсе не глуп и его планы не лишены здравого смысла. Именно в них я усмотрел прямую выгоду для нас, христиан града Ротомагуса.
С тех пор Франкон стал одним из ближайших советников Ролло. Конунг ценил его тонкий расчетливый ум, считался с ним, терпел даже его высокомерие и заносчивость. Ибо Франкон, даже пребывая в зависимости от Ролло, всегда держался так, словно оказывает язычнику благодеяние одним своим присутствием. Эмма, однако, отлично знала, как высоко Франкон ценит Ролло, сколько высокого он мнения о его достоинствах правителя. Даже те непримиримые диспуты, что они вели во время трапез, несмотря на горячий нрав норманна и надменность прелата, всегда оставались в пределах дозволенного.
Франкон был истинным гурманом, и Эмма следила, чтобы в дни его и Ролло визитов на столе всегда был отменный ужин. Она любила эти вечера, когда в тесном покое с выбеленными известью арками над головой и камином из красного кирпича дрожал ясный отблеск пламени, пахло доброй едой, а за окном шумел, как порожистая река, дождь. Франкон, в лиловой камилавке, с двойным подбородком, утопающем в меховом вороте его епископского облачения, плавно простирал пухлую руку с тонкими, почти дамскими пальцами, брал с деревянного блюда пирожок с начинкой из чесночной колбасы и осторожно отведывал, стараясь не забрызгаться обжигающим мясным соком. Эмма с удовольствием глядела, как святой отец ест. Викинги этого не умели. Даже Ролло поглощал пищу шумно и с жадностью. Небрежно отвернув широкие рукава туники, он рвал рыбу руками, отхватывал ножом здоровенные ломти мяса, птичьи кости так и хрустели на его крепких зубах.
Атли же почти не прикасался к еде – сидел, зябко кутаясь в короткую меховую накидку. Его знобило, он тяжело дышал. В непогоду он всегда чувствовал себя гораздо хуже, хотя и не показывать вида, крепился.
– Эмма, – однажды обратился к девушке Ролло, – правду ли говорит Франкон, что ты хочешь уйти в монастырь?
Он говорил, продолжая жевать, слова звучали невнятно, и от этого, казалось, пренебрежительно. Эмма вскинула подбородок.
– Об этом одном только и помышляю.
Она не задумывалась,
