только тоненькую его полоску. На двор опускался мрак. Он пожирал всё кругом своей необъятной глоткой и наполнял им ненасытное чрево. Два толстых хряка с шестью подбородками на двоих и парой коротеньких хвостиков нежились в тёплой грязи, куры уже успокоились и разошлись по своим насестам, петух Бил, не отличавшийся хорошей памятью, вовсе позабыл, что произошло и, взобравшись под самый потолок, поджал под себя ноги, представляя, как оглушительно запоёт предстоящим утром. На дворе все так привыкли к смертям, что никто уже давно не обращал на них внимания, никто ни за кого не заступался. Поначалу погибающие кричали: «запомните меня», или: «помните, что я был». Но потом свыклись с постоянным ожиданием смерти, подружились с ней и принимали её как должное, будто так и должно быть, и нельзя умереть иначе, как от хозяйского тесака.
Раньше на ферме было пять свиней. Томас и Грэг, а также Марселин, Пышка и маленькая породистая свинка Пухлячок. Но все, кроме Томаса и Грэга, медленно набирали массу, и их было решено съесть. Томас и Грэг же теперь готовились к продаже. Продажа на ферме считалась хуже смерти. Никто не знал, куда уходят животные, когда идут на ярмарку, и что означает это страшное слово – «ярмарка». Пенелопа рассказывала, что когда её покупал Чарльз, то она попала на страшнейшее место на планете, её привязали уздой к столбу, и все кому не лень подходили к ней и хлопали её по крупу, крича и размахивая руками. Там бегали маленькие люди, они-то и создавали весь этот шум. И большие люди тоже кричали, но маленькие громче. «В общем, это был сущий ад», – каждый раз одинаково заканчивала она свой рассказ, который периодически изменялся и приобретал всё более ужасающие подробности. Но когда кого-нибудь забирали, остальные не пели панихиды и не оплакивали друзей, они понимали, что для этого их растят, ведь пшеница не кричит, когда её косят.
Занялся рассвет. Первые солнечные лучи пробились сквозь сгустившийся мрак и ударили в глаза Томасу. Бил неистово кричал, побуждая всех проснуться. Чарльз приоткрыл глаза, но решил не вставать. Утро было слишком приятным. Тёплые одеяльные объятия крепко обхватили его и тащили обратно в сон. По лицу Чарльза расплылась блаженная улыбка, расправив немолодую кожу.
Бил надорвал глотку и затих. Томас и Грэг уже поднялись на ноги в ожидании Чарльза и порции помоев на завтрак. Чарльз вышел из дома с большим чаном, в котором были размешаны каша, прошлогодняя фасоль, залежавшаяся в погребе в толстых мешках, кислое молоко, очистки от лимона, огрызки яблок, любимое лакомство Томаса и многое-многое другое, всё то, что никогда не съест человек в здравом уме и добром здравии. Но свиней ничуть не трогало то, что едят и чего не едят люди, они жадно набросились на корыто со снедью и набивали животы с неимоверной скоростью. Чарльз потрепал Томаса по макушке и почесал за ухом, отчего настроение у того ещё больше поднялось.
– А всё-таки неплохо мы устроились, скажи-ка, Грэг?
– Согласен с вами, мой друг, – улыбаясь сказал тот и сделал тугой глоток, слишком крупный кусок плохо пролез в горло и тяжело упал в желудок.
– Нас отменно кормят,
