руки от возраста. Я люблю это тело, непрестанно звонящее колоколом моих воспоминаний. Оно – картограф моего прошлого. Оно сохранило его ухабы, горы и бурные моря. Я созерцала столько лун и собирала столько обещаний…
Открывается дверь, и Йорайя, дочь моих соседей, входит в комнату, как и каждое утро. Ее кудрявые волосы рассыпаны по плечам, поцелуем птички она касается моего лба.
– Доброе утро, Луиза!
– Доброе утро, Йорайя. Ты смотрела сегодня на небо?
– Да.
– Оно сказало тебе что-нибудь?
Йорайя, смеясь, качает головой. А ведь небо разговаривает. Трепетом своих облаков, светом своей луны, жаром своего солнца, внезапностью своих дождей. Сегодня ни одно облачко не затеняет его сияющей синевы. Я часто задирала голову к небу, чтобы прочесть на нем мой путь. Порой глаза мои ничего не видели, а иногда страницы были попросту пусты. А бывало и так, что я не могла прочесть написанное на песке моей жизни. Или море спешило стереть следы. И оставались тогда на берегу только камни и острые ракушки.
Я готовлю чай. Крепкий, как я люблю, чтобы прогнать ночную дрему. На мне старый халат моей свекрови, память об Алеппо. Сколько воспоминаний усеивают, сталкиваясь, мою память… Я направляюсь в гостиную. Комната маленькая, но в ней можно вволю мечтать. Я часто сажусь в старое кресло и отпускаю мысли бегать по облакам. Пишу незримые стихи нитями времени. Как знать – быть может, ангелы, уютно устроившиеся в космосе, когда-нибудь сумеют их прочесть… Сколько себя помню, я всегда ощущала их присутствие. Но должна сказать, ни одно лицо так и не показалось! Может быть, я слышала лишь свое собственное эхо. Какая разница? Жизнь есть движение.
Я родилась богатой, но богатство улетело, как туча птиц. Я никогда не имела ничего, кроме слов. Ни меда, ни оливковой косточки. Только мои воспоминания принадлежат мне. Они словно запечатлелись во мне зыбкими следами. В иные дни их освещает солнце, в иные ночи овевает ледяной вихрь.
Ребенком я слушала, как пробуждается дом моего деда. Мы жили в Мараше, в Турции. В этом городе, недалеко от Сирии, я и родилась. Мой дед Овсеп Керкорян, армянин, был депутатом турецкого правительства.
Он напоминал мне рифы в море, укрытые бурными волнами, но выступающие из воды при отливе. Я вспоминаю все это уже несколько дней, распаковывая сундуки своей памяти. Вчера утром я открыла золоченую шкатулку, где хранились памятные бумаги. Они словно стая разноцветных бабочек, и я смотрю, как они разлетаются. Я нашла мои давние стихи и читаю по одному каждый день. Иногда я толком не знаю, кто пишет чернилами на белом листе.
Вдохновение – оно как ветер. В иные дни дует сильно, а в другие его вовсе не слышно. Я смотрю на мои тетради, пожелтевшие от времени. Прикасаюсь к их шершавой поверхности и возвращаюсь на годы назад, в пору моего детства. Пение воды в фонтане, мамин лавандовый запах, фигура деда… Тихонько уходит утро, такое же, как в Кадише. Я тронула другую тетрадь, и ее кожаная
