могли похитить при перевозке из Монетного двора в Москву ямщики из деревни Чёрная Грязь, ― подумала она. ― Расследованием такого тяжкого преступления должны были заниматься агенты Третьего отделения и руководители жандармского корпуса, не меньше. Дело очень щекотливое, монеты ведь чеканились нелегально».
Глава 4
…Хозяином трактира в Путевом дворце Савелий Мамонтов стал недавно. Унаследовал дело три года назад, когда родитель преставился. Крепок был старик, на шестьдесят пятом году только помер. Мог бы ещё пожить, да шибко застудился, когда на морозе каких-то знатных господ в Санкт-Петербург провожал. Жадность сгубила ― больших чаевых захотел, ехидно усмехнулся Савелий. Отца он не любил и смерти его давно ждал. Надоело на побегушках у батюшки бегать. Крутой нрав старика всей семье, да и многим деревенским жить не давал.
Почтовая станция, которую ямщики Путевым дворцом звали (а некоторые старожилы ― ямом), была центром в Чёрной Грязи. Деревенская жизнь вокруг неё крутилась. Почти все мужики ямщиками работали или на конюшне. Сам дворец при Екатерине Великой построили. Станционный смотритель тогда деду Савелия этот трактир помог открыть. Станция-то казённая, и дворец, и флигели, конюшни, дом смотрителя, даже пруд с садом за дворцом на содержании у Ямской канцелярии, а мамонтовский трактир в боковой пристройке к левому флигелю устроили. Потом уже отцу за мзду немалую смежную комнату занять разрешили, чтобы постояльцам через двор не ходить.
Оставались проезжающие редко. Чёрная грязь ― последняя станция перед Москвой: все торопились на ночлег в город добраться. Зато от проезжих, желающих поесть, обогреться, а то и загулять, в трактире отбою не было. Особенно много останавливалось провожающих из Москвы. Обычай такой у господ появился: всех, кто в Санкт-Петербург ехал или дальше к иноземцам в трактире провожать. Да по русскому обычаю ― с водкой, шампанским и музыкой. Приедут с раннего утра и до обеда прощаются. А когда проводят, оставшиеся перед возвращением в Москву горе заливают…
Размышления сидевшего за стойкой Савелия прервал вбежавший в зал племянник. Он был взволнован и тяжело дышал, явно торопился что-то сказать. Савелий отложил серебрёные вилки, которые только сам всегда пересчитывал и протирал в конце дня, не доверяя половым.
– Что стряслось-то, заполошный? Гонится кто? ― быстро спросил он у парня. Сразу подумал, что заподозрили племянника во вчерашней краже вещей у ездоков дилижанса, которым он управлял.
Вдвоём с Митрофаном ― сыном Савелия ― они наловчились недалеко от деревни дилижанс переворачивать, а, пока пассажиры пешком до Яма добираются, вещички их, что поприличнее, через прорезь в багаже утягивать. Уже год почти так промышляли. Кое-что из добытого Савелий себе прибирал, остальное племянник через родню в Москве на Хитровке сбывал. Пока не попадались, проносило. Церкви он регулярно жертвовал.
– На станции в Пешках, ― тихо проговорил родственник, оглядываясь, ― три мужика в экипаже застряли из-за поломки.
