как тиран: однажды на глазах у мамы и Беатрис он в приступе ярости вышиб у кота мозги – у него был жуткий нрав. Несмотря на все его недостатки, мой дед был грамотным человеком и всегда много читал. В 1928 году Дора ушла из школы и в итоге устроилась на фабрику ткачихой. Может, из-за этого Доре всегда хотелось для своих детей самого лучшего – чтобы они добились всего, получив образование.
Моя мама Дора и папа Гордон были очень счастливы вместе всю свою жизнь. По крайней мере, нам, детям, так казалось. Он был такой же сильной личностью, как моя мать, а еще он был очень амбициозным и предприимчивым. Помню, он хотел переехать в Канаду или Австралию. А мама настояла, чтобы они остались жить рядом с ее матерью. Я так гордилась своим отцом, он был очень красивым мужчиной. Родители познакомились на танцах, и умер мой отец, когда ему было чуть за семьдесят, тоже на танцах. Потом мама говорила, что, если бы они не станцевали тогда шотландский «гей-гордонс», он до сих пор был бы с нами. У меня было просто великолепное детство. Идиллическое. Я родилась в сельской местности, родители у меня были чудесные, они все для нас делали, для меня, для Ольги и Гордона. А еще мой отец много интересного знал о природе. И был неплохим спортсменом и отличным танцором, очень общительным человеком, пользовавшимся большой популярностью. Самый лучший отец в мире! Родители подарили нам волшебное детство. Мы жили в Миллбруке у дороги, в полумиле от Холлингворта и в миле от Тинтуисла, в одном из каменных коттеджей. У нас были родственники в обеих деревнях, совсем неподалеку, и они часто заходили к нам в гости, и каждый раз мы ощущали это как особое событие, оттого что наш дом и семья, включая меня, должно быть, особенные, – по крайней мере, так мне казалось!
Вот такая семья. Мы на самом деле проводили много времени в деревне, навещали друг друга, вместе гуляли, ходили в Тинтуисл и Холлингворт и обратно. Очень приятно отправиться на прогулку и по дороге зайти к родственникам, выпить с ними чаю. Чаще всего мы навещали тетю Этель – она была состоятельнее других, – а потом шли домой. Наши выходные так и проходили. Я очень любила своих тетушек и дядюшек. Одно из моих первых воспоминаний: я слушаю их разговоры, впитывая все, потрясенная тем, как они по-родственному похожи и насколько они при этом разные. Тетушку Беатрис ругали больше всего, потому что она ко всем придиралась и отличалась упрямством. Но у нее было доброе сердце, и я любила ее, как и остальных, и восхищалась ими. Для них я была и навсегда осталась «их Вивьен».
Почти всю стену нашей крошечной гостиной занимала угольная печь, переделанная из почерневшей металлической кухонной плиты. К ней обычно придвигали небольшой диванчик и стулья, и моя мама часами пела для нас, она очень любила петь, любила романтическую поэзию – Вордсворта и Вальтера Скотта. По вечерам она читала нам сказки братьев Гримм. Мы были окружены любовью. О войне я знала мало, разве что о карточной системе. Для меня это означало, что существовали вещи и сокровища, которых быть у нас не могло, я о них только знала. Например, не было бумажных украшений
