две недели они приехали в Бремен. Мария смотрела на своих попутчиков и думала: «Неужели я тоже такая?» После душа им выдали тяжелые башмаки и синие халаты с нашивкой «OST». Пожилая женщина, похожая, как шепнула новая подруга Зося, на её учительницу музыки, свирепую, но отходчивую, спросила их через переводчицу-польку, не сидели ли они в тюрьме и чем болели.
Не соврал Федор, Марии повезло. Фрау Эмерфельд, оказавшаяся вдовой железнодорожного начальника, была из тех крупных женщин, которым бьющее через край здоровье и смешливость не мешают быть беспощадными к любому проявлению того, что им кажется нелогичным. Нелогичной была война. Нелогичным был фюрер, как, впрочем, нелогичными были до него кайзер и социал-демократы. Нелогичными были подходы в еврейском вопросе, хотя и сами евреи, которые не понимали, как раздражают своим неуемным жизнелюбием немецкую нацию, тоже логике не поддавались. С другой стороны, то, что две приличных здоровых девушки оказались здесь, было хоть тоже нелогичным, но понятным, потому что это война, так всегда было и будет, и ничего не поделаешь, если мир вместе с фюрером и половиной немцев и русских сошел с ума. Поэтому Шарлотта Эмерфельд, неполных шестидесяти лет, не пропускавшая ни одной вечерней службы (при том, что утренние, как и вообще сам факт существования бога, она тоже полагала вздором), считала своим долгом исправить вселенские ошибки хотя бы на двух этажах оставшегося ей от мужа дома. Только в своём подвале Мария и Зося могли укрыться от всепроникающей заботы фрау Эмерфельд. Как-то за чаем она сообщила девушкам о своей безоговорочной победе в споре с соседками. Те, призналась она, предостерегали ее от контакта с людьми, которые приблизятся по своему развитию к немцам дай бог через пару поколений, когда на полную мощь в их генах забурлит немецкая кровь. На это фрау Шарлотта ответила, что так-то оно, может быть, и так, но по крайней мере ее девушки могут круглыми сутками таскать, рубить, копать и вообще делать то, от чего нормальный бюргер загнется через день, – торжественно заключила она, нарезая щедрыми ломтями огромные штолле.
Словом, фрау Эмерфельд была уверена, что девушкам с ней несомненно повезло, и она, разумно полагавшая любую удачу временной, не упускала ни минуты, чтобы научить их умению крахмалить простыни, вязать салфетки и выпекать бисквиты, ухаживать за садом и обращаться с мужчинами, которых, правда, в орбите этого дома не наблюдалось, и сплетничать о соседках, чем вся троица, практикуя заодно язык, занималась в то время, когда учиться было уже нечему. Шарлотта рассказывала про Роланда, апостола Петра и Карла Великого. Мария замечала, как некоторые прохожие обходят их, завидев нашивки «OST», стороной, но Шарлотта призывала не обращать на них внимания и шумно, как и все что она делала, подсчитывала процент тех, кто так себя вел по причине свинства (выходила треть), от страха (еще треть), от глупости (здесь получалась половина, но Шарлотту арифметические разногласия не смущали).
Она угадала: долго это продолжаться не
