была крохотной, заваленной до потолка грудой картонных коробок. Скорее всего, в них были такие же вещи, как дали мне. Я покружился на месте и, не найдя ничего более подходящего, положил одежду на верхушку одной из картонных башен. Было прохладно, а вкупе с зеленоватым освещением место напоминало жутковатую лабораторию сумасшедшего доктора, ставившего опыты на заключенных. А что? Кто знает, куда девались парни, отмотав срок? Вместо коробок – склянки с бальзамированными головами. И я такой посреди всего этого, триумфально отсвечивающий бледной задницей в полумраке. В ней все еще играло детство.
Я с удовольствием надел простые черные брюки. Мягкий, приятный материал прилегал к коже чуть плотнее, чем нужно – да и я уже не был щуплым подростком. Зато клетчатая рубашка села как влитая. А когда на ногах снова оказались мои любимые кеды, я на секунду закрыл глаза и расслабленно запрокинул голову назад, чтобы насладиться ощущениями. Потом, сложив тюремную форму в стопку, я вышел из раздевалки.
Четверо тюремщиков стояли все там же и обратили на меня внимание, лишь когда я громко закрыл за собой дверь.
– Ты че лыбишься? – спросил дохляк, оторвавшись от списка моих личных вещей. Обычно так вглядываются в учебник по астрофизике далекие от науки люди. В моем же случае, наоборот, сложного ничего не было: пара тряпок, банковская карта, документы…
– Я счастлив, – ответил я коротко.
– Неужели? – человек-фуражка поднял на меня глаза.
Я внезапно заметил, сколько озорства и жизни в них было. Меня пронзило странное чувство: на секунду мне показалось, что передо мной мой ровесник, а не изнуренный жизнью старик, который, сгорбившись, перебирает пальцами какую-то цепочку.
– Кстати, Вы кое-что забыли, – он вытянул руку и кивнул головой: на его ладони лежали старые карманные часы.
Я присмотрелся:
– Не мое.
– Придурок, они были среди твоего барахла, – протараторил его напарник, тыча кривым пальцем в планшет с бумагами, в которых ставил галочки. – Слепой? Часы твои, и будь добр забрать их с собой!
Мне никто не смел указывать. Я был крайне не толерантен к людям, которые позволяли себе общаться со мной в таком тоне.
– Падла, ты попутал? Засунь эти часы себе…
– Как ты меня назвал? – соплежуй напротив стал сопеть, как мопс, которого наконец-то выпустили на улицу поссать.
– Терпила. Шланг. Утырок… – я холодно оскалился, выговаривая каждое слово с особым удовольствием.
– Завали…
– Тише, Дэниел… Будете спорить, мистер Шерфилд? – спокойно проговорил старик, и я перевел взгляд на него.
– Я еще раз Вам повторяю: это мне никогда не принадлежало, – я заметно повысил голос и почувствовал, как Джефферсон дернулся у меня за спиной, однако пожилой мужчина покачал ему головой. – Оставьте их себе. На крайняк, Вы всегда можете их сбагрить кому-то…
Он снисходительно улыбнулся и склонил голову на бок:
– Нет,
