Архитектурный.
Петро угостил Олеся шоколадным батончиком.
– Самое то сейчас.
Из рощи послышались редкие птичьи голоса. Небольшой туман низко стелился над полем, что начиналось сразу за просекой.
– Хорошо… – протянул Петро.
– Ага. А мы типа в туристическом походе, – усмехнулся Олесь.
– Олесь, ты это… Не обижайся. Спросить хочу, – неуверенно, с паузами проговорил Петро.
Олесь достал из рюкзака узкую тетрадь и пачку печенья. Пачку вскрыл и положил на дерево.
– Угощайся. Вкусное и тоже – самое то! – подбодрил бывшего учителя Олесь.
– Да, спасибо. Вот скажи: ты человека готов убить?
– Человека – нет. Русню – да.
– Угу. А я, понимаешь ли, из тех, кто букашку обидеть не может даже для науки.
– А зачем пошел? Да еще добровольцем? – искренне удивился Олесь.
Петро поежился. То ли от утренней прохлады, то ли от вопроса.
– Не, не подумай! Не из-за денег. Хочу, чтоб убили.
Тишину нарушили взрывы. Стреляли недолго, минут пять-десять. И опять наступила тишина. Олесь вглядывался в светлеющую рощу. Никого и ничего. Только птицы перестали щебетать. Неприятный холодок пробежался по спине. Пустяки, это же пройдет.
– Петро, чтоб убили? А что так?! – нарочито шутливо спросил Олесь.
– А то так! Незачем мне она – жизнь.
Петро полез в нагрудный карман куртки, достал конверт и фотографию маленькой девочки.
– Глянь, дочка моя. Не могу без нее. Отправил я их, жену с Полинкой, в Европу войну пересидеть, – Петро сжал в руке довольно потрепанный конверт и положил обратно в карман. – Вот написала. Звонить побоялась. Ты, говорит, Петро, прости меня. Влюбилась по-настоящему, а ты другую найдешь.
Петро нежно посмотрел на фотографию, погладил ее.
– В школе тоже тошно: учителя кляузничают друг на дружку, доносят, ерничают. В учебники – без слез не взглянешь. Зарплата – кот наплакал, не проживешь. Все деньги на лекарства для мамо уходили. Ну, думаю, пойду – убьют так убьют, хоть мамо без лекарств не останется, не убьют – покопчу еще свет белый.
Олесь вздохнул, похлопал Петро по плечу. К полудню распогодилось, серая мга расползалась, обнажая лоскутки голубого неба. Некоторые бойцы спали. Ихний старший, штаб-сержант Василь, то и дело прикладывался к биноклю.
– Все наладится, Петро. Вот вышибем русню – заживем! У нас тут своя «Европа» будет. Разве ж украинка с бюргером уживется?! Не поверю! Увидишь дочку свою, помяни мое слово!
– Добрый ты, Олесь, – сказал, грустно улыбнувшись, Петро.
– Да, с недостатками, как говорит моя невеста Настя. Письмо ей хочу написать. Коротенечко.
– А позвонить не лучше?
– Не. По телефону не все говорится. В ссоре мы
