детскими шалостями было это зло по сравнению с тем, что творили другие ведьмы: сживали со свету молодок да детей, снабжали отравой неверных мужей да обиженных невесток, насылали мор на скот. И не гнушались самой чёрной, самой губительной магии, разрывали по ночам старые могилы, доставали из домовин то, что требовалось для ритуалов: ногти мертвецов, венчики начельные, куски савана. Вот оно зло, вот, для чего ведьмы нужны. Такие злобства и не снились Лукерье, сама перед ними страх испытывала да знала, что придётся когда-то и ей таким руки замарать.
Лукерья же больше помогала, чем вредила. Вот перед прошлым шабашем пришёл мужик один, лица на нём не было: бледный, трясётся. Была жена у него – красавица, румянец во всю щёку, хозяюшка и певунья. Да вот стала хворать, бледнеть да иссякать: всего за одну луну превратилась в старуху, косы льняные выпали, щёки ввалились, как у покойницы. Легла на лавку да не встаёт, хоть лекаря веди к ней, хоть знахарку, все руками разводят, неведомая та хворь, но сильная, смерть за собой приведёт. Заподозрил мужик, что неладно дело, пришёл к Лукерье, говорит, знать хочу, кто жену мою изводит, кто порчу навёл. И дала Лукерья ему булавок заговорённых, дескать, воткни в порог завтра утром да жди. Кто первый через порог переступит, тот и есть ворог твой да злопыхатель. Испугался мужик, говорит, а вдруг соседка придёт али дитятко пробежит, что ж, его винить тогда? Но Лукерья знала, что зайдёт только тот, кто виновен. Воткнул мужик булавки в порог, сел на лавку ждать. Да и не просидел долго: мать его пришла, чтоб невестку больную проведать, блинцов принесла. Да как ступила на порог, так и исказилось её лицо от злобы, проступили в нём звериные черты, вырвался рык из горла. Увидел то сын, да не испугался, а обозлился пуще волка: бросился на мать с кулаками, вытолкнул из дома, сказал, чтоб больше не появлялась на пороге, раз чуть было жену его не извела.
Уж поправилась жена того мужика, вновь весела да красна. А о том случае Лукерье на шабаше напомнили: была той злобной свекровью не кто иная, как бабка Глафира, слабая знахарка, но противная. Обличила Лукерья другую ведьму, свою же товарку и подловила. Впрочем, и Глафиру Сам по голове за то не погладил: работать чище надо, коль уж творишь зло на своих, так действуй умно, не раскрывайся. Раз уж сын родной Глафиру сумел раскрыть, так как же зло дальше творить? Но Глафира зло на Лукерью тогда ох как затаила, всё ждала только повода, чтоб отыграться.
Близился шабаш, Лукерья потеряла сон, страшно ей было. Коли обозлится Сам на неё, да превратит в мелкого беса али нечисть болотную, будешь век мучиться да о смерти молить. Или сразу на шабаше и прикончит, для деревенских же просто пропадёшь с концами. Обнаружат по утру избу пустую, кровать прибранную, а о самой – ни слуху, ни духу. Никто и искать её не станет, подумаешь, с чертями улетела. Теперь ведьма в полной Самого власти, что захочет с ней сделать, то и сотворит. Или выслуживайся, или испытывай на себе Его гнев – думать раньше надо было. Были и те, кто, испугавшись Его гнева, руки на себя накладывали, думали, поможет то, избавит от
