идите, устраивайтесь.
В общежитии, поставив чемодан, Федор присел на кровать. «Где-то это уже было, – подумал майор. – А, ну да, ровно десять лет назад, почти день в день, в соседнем пограничном отряде молодой, холостой, полный энергии и оптимизма лейтенант так же осваивал свое место в общежитии. Все возвращается на круги своя или все-таки развивается по спирали?» – так и не решил он. Чего-то не хватало в этом новом витке. Прослужив несколько месяцев, Федор написал рапорт с просьбой направить его служить обратно в Афганистан.
– Понимаете, там ребята молодые приехали. Трудно им, а я город знаю и обстановку. Да и здесь меня ничто не держит, – горячился он, объясняя недоуменно уставившемуся на рапорт кадровику.
– Да мне-то что? Отправлю по команде, – ответил тот.
Примерно через месяц он позвал Федора.
– Отказали тебе.
– Почему?
– По инструкции не положено. Для прохождения службы за рубеж направляются только женатые.
– Так я же в Афганистан прошусь. Зачем туда женатому, чтобы по возвращении развестись?
– Что я тебе должен объяснять, как маленькому? В инструкции нет примечания, что, дескать, в Афган можно. Сам говоришь, что тебя здесь ничто не держит. А должно держать. Вот когда женишься, приходи, – и не выдержал, спросил у уже собравшегося уходить Федора: – Что тебя туда так тянет? Говорят, там сейчас хорошо платят?
– А ты сходи. Узнаешь.
– А все-таки?
– Даже не знаю, как тебе объяснить, – Федор задержался в дверях. – Живут там не по инструкции. Объясняют не на пальцах. Человека, как лакмусовую бумажку, в него окунут, и все его нутро видно. Дрянь сразу на поверхность всплывает. А если друг, то такой, на которого можно как на себя положиться.
С Серегой, прошедшим Афган в составе ММГ Тахто-Базарского пограничного отряда, они сидели у него на кухне. Выпивали, говорили о служебных делах и, конечно же, вспоминали. Федор заметил, что вспоминались-то в основном не тяготы и лишения, а обычные, порой курьезные и смешные случаи из той жизни. А из разговора как-то само собой выходило, что все самое значимое в их офицерской службе было там. Вспомнили Мурзика и прапорщика Потапенко, который потрясающе мог кого угодно спародировать и изобразить любой звук. Он мог подойти к ослику, наклониться так, чтобы лицо было в полуметре от морды животного, и так крикнуть, что у того глаза на лоб полезли бы от удивления и зависти. А по морде бедного ослика было бы видно, что он судорожно вспоминает, по какой линии они с прапорщиком родственники.
Однажды Потапенко чуть-чуть перебрал, и ему отчего-то стало так грустно.
Федор со Славкой подскочили среди ночи от крика «муллы».
– Что же он так раскричался-то? – удивился Славка.
– К тому же среди ночи и так громко, – поддержал Федор, спросонья не поняв, что «мулла»-то совсем рядом, за стенкой.
На кухню заглянула Серегина жена. Как и положено жене, добродушно поворчала по поводу выпивки и, выслушав историю про Мурзика, посетовала,
